Избранное

(Да, надо еще добавить, что, разбивая пиньяты различной формы — голубков, бычков, осликов, ракеты, пьеро с коломбинами, — согласно все тому же авторитетному мнению, дети удовлетворяют агрессивные порывы, направленные против близких.)

Вот так, раз-два палкой — да при всем честном народе. Тут, конечно, не обошлось без рома. А чем же дело кончилось? Ну, чтобы узнать об этом, придется несколько месяцев подождать. Конец может быть счастливым, если девица в срок принесет плоды, которыми чревата ее пиньята. Тем самым будет дано почти метафизическое подтверждение теориям моего друга-психиатра, известного сочинителя святочных рассказов.

О СОКОЛИНОЙ ОХОТЕ

Qu’il en decouvre quelqu’une statim adest.

P. C.

[24]

^[комм.]Тебя схватил кречет. Ястреб-тетеревятник, наполнивший скорбью мою душу, давно кружил над равниной. Но я не думал, что риторика его эгоцентрического полета может тронуть твое сердце.

Жизнь моя прошла в заоблачных высотах, и потому я до сих пор люблю тех, кто защищается или ускользает. (Храню в памяти призрак голубки, догнать которую невозможно, он все еще машет крыльями перед моим мысленным взором.) За нею я до сих пор и гонюсь, однако все с меньшим пылом. По ночам на зубце утесов я размышляю и никак не могу сделать выбор между насилием и нежностью.

Хищник устремился к тебе с быстротой молнии, когда ты в предпоследний раз забыла об осторожности, а я предавался раздумьям на одной из неприступных вершин.

Но мне есть что сказать и в оправдание кречета: возможно, его извиняет то, что душа твоя источала легчайший аромат неуверенности…

ЧЕРНЫЙ КОРОЛЬ

J’ai aux echecs joue devant Amours.

Charles d’Orleans

[25]^[комм.]

Я безутешен, вдов, на мне печать скорбей^[комм.], я только что пожертвовал последней оставшейся фигурой — ладьей, чтобы довести ферзевую пешку до седьмой горизонтали под носом у слона и коня белых.

Я мрачно озираю поле битвы, где полегли все черные фигуры. Черт меня дернул пуститься во все тяжкие, когда по крайней мере ничья была мне обеспечена. Так нет же, возмечтал о новой королеве и, как новичок, попал под элементарный двойной шах…

Эта партия не задалась у меня с самого начала: дебют я разыграл из рук вон плохо, к тому же явно поспешил с разменом фигур, получив невыгодную позицию… Затем пожертвовал качеством, чтобы получить проходную пешку, ту самую, ферзевую. Ну а потом…

И вот я остался один и бесцельно брожу то по белым, цвета бессонных ночей, то по черным, как дни моей жизни, клеткам, стараясь держаться поближе к центру доски, чтобы избежать мата слоном и конем. Если мой противник не поставит мне мат за определенное количество ходов, партия окончится ничьей. Потому-то я и продолжаю играть, уповая лишь на правила ФИДЕ, которые гласят:

«Статья 12. Партия признается закончившейся вничью:

<…>

4) по заявлению игрока, за которым очередь хода, что последние 50 ходов сделаны без перемещения пешек и без взятия фигур».

Белый конь бессмысленно мечется подоске, перескакивая с одного фланга на другой. Неужто я спасен? Но внезапно на меня наваливается тоска, и я необъяснимым образом начинаю пятиться в угол, сулящий погибель.

Мне приходит на ум шутливое замечание маэстро Симагина о том, что мат слоном и конем легче поставить, когда не знаешь, как это делается, и действуешь по наитию, подстегиваемый неукротимой волей к победе.

Позиция на доске изменилась. Позади маячат пресловутые «треугольники Делетана», я сбиваюсь со счета и уже не знаю, сколько сделано ходов. Один, второй треугольник, и вот я загнан в последний, третий. Теперь в моем распоряжении всего три поля: g1, h1 и h2.

Я вдруг понимаю, что вся моя жизнь была не чем иным, как непрерывной чередой таких вот треугольников. Мне всегда не везет с моими избранницами, я теряю их одну за другой, как только что потерял несостоявшуюся королеву на седьмой горизонтали. Теперь уже три фигуры преследуют меня: это слон, король и конь. Я почти низложен. Мне не вырваться из моей последней треугольной ловушки. Какой смысл продолжать игру? И почему только мне не поставили детский мат? Или уж сразу тот, что именуется дурацким? Почему я не попался на вариант Легаля? Почему, наконец, Господь не умертвил меня во чреве матери, где я был бы погребен, как в Филидоровой могиле?^[комм.]

Не дожидаясь последнего удара, я наклоняю своего короля. Но руки у меня дрожат, и он скатывается с доски. Мой юный соперник любезно поднимает его с пола, возвращает на прежнее место и ставит мат слоном на поле h1.

Никогда больше не буду играть в шахматы. Клянусь даже не честью, а любовью. Остаток своих дней, покуда жив рассудок, я посвящу анализу чужих партий, изучению пешечных окончаний и решению трехходовых задач — но только таких, где непременно будет нужно пожертвовать королевой.

ПРИНОШЕНИЕ ОТТО ВЕЙНИНГЕРУ

(Вспоминая биологические изыски барона Якоба фон Икскюля)^[комм.]