Избранное

Комитет прекращает поиски, но не свою деятельность. Предав забвению традиционный романтизм, он вступает на стезю чистой коммерции и в дальнейшем займется публикацией — в виде отдельных брошюр — эпистол и донесений, частных дневников, «Ада влюбленных»^[комм.], судовых журналов, языка цветов, навигационных карт и лоций, а также обратится к производству талисманов, стилетов, маятников для обнаружения подземных кладов, компасов, головоломок, компьютеров, приворотного зелья, счетчиков Гейгера, сейсмографов, магнитов, теле- и микроскопов, дабы удовлетворить потребности тех, кто до сих пор продолжает упорно искать иллюзорную полноту жизни вне себя самого.

Чтобы достойно завершить кампанию раскаяния и очищения, Комитет намеревается использовать все полученные доходы для возведения грандиозной обители или кенотафа^[комм.] в честь Неизвестного Человека. Возможно, это сооружение станет святыней, привлекая паломников и туристов, которые смогут взглянуть правде в глаза и в благочестивом молчании как должное воспримут безграничное одиночество того, кто обречен на предсмертные конвульсии.

В той мере, в какой это позволят литературные аллюзии и археологические мотивы, а также финансовые возможности, кенотаф, окруженный хитросплетением каналов и садов, должен будет походить на усыпальницу Мавсола.

CASUS CONSCIENTIAE

[21]

Твоя пролитая кровь взывает к отмщению. Но в моей пустыне уже нет места для миражей. Я впал в безумие. Все, что происходит со мною во сне и наяву, тает и теряет очертания в неверном свете лампы в кабинете психоаналитика.

Истинный убийца — это я. Тот, другой, уже давно в тюрьме и вкушает от почестей правосудия, тогда как мне приходится страдать на воле.

Желая утешить меня, врач рассказывает мне старые истории о судебных ошибках. О том, например, что Каин был невиновен. Авель погиб, раздавленный своим эдиповым комплексом; тот же, кого обвинили в убийстве, не отрекаясь от ослиной челюсти^[комм.], произнес загадочные слова: «Разве я супер-эго брата моего?» Тем самым он подтвердил изначальную драму родственной ревности, наполненную зыбкими образами детства, о которой Библия намеренно умалчивает, дабы испытать проницательность исследователей подсознания. Для последних все мы в известной мере авели и каины, утаивающие свою вину, перекладывая ее друг на друга.

Но я не сдаюсь. Не в силах искупить свой грех — грех умолчания, — я несу в себе эту муку, острую и чистую, как лезвие кинжала. Оно переходило в прямом смысле слова из поколения в поколение, это орудие убийства, пока не попало ко мне. Но не я пролил твою кровь.

KALENDA MAYA

[22]^[комм.]

A Midsummer Night’s Dream[23]

В глубинах сумрачных тоннелей спят девочки, уложенные в ряд, точно бутылки с шампанским. Коварные ангелы сна в молчании ведут им счет. Охочие до недозрелого вина дегустаторы пробуют на вкус, изысканность и терпкость их недобродившие дýши, добавляют в них по капле алкоголь или сок алоэ, подсыпают по крупинке сахар. В один прекрасный день хранилище покинут столько-то девушек брют, столько-то полусухих, столько-то сладких, все как одна игристые и все на выданье. У самых пылких пробки будут крепко прикручены проволокой, чтобы в ночь, когда их откупорят, они ошеломили простачков оглушительным хлопком.

А там уж пойдут они по рукам, тост за тостом, урожай за урожаем. Ведь не упиваться же ею в одиночку: любовь — продукт брожения, для здоровья вовсе не полезный, — тут же ударяет в голову, женщина на одного — явный перебор. Kalenda maya! Праздник продолжается, по полу катятся опорожненные бутылки.

Да, здесь, снаружи длится праздник. Но там, в глубинах подвала юным душам являются навеянные демонами пагубные видения. Молчаливые наставники обучают их искусству плоти, заранее проигранным играм. Но главное — они сдавливают им изо всех сил, до удушья, грудную клетку, чтобы те привыкали к тяжести мужского тела, и чтобы вечно длился этот фарс, кошмар ночного шипуна.

СВЯТОЧНАЯ ИСТОРИЯ

Девочка пришла на рождественские гуляния с завязанными глазами, чтобы разбить пиньяту^[комм.], но расколотой оказалась сама. Она была нарядно одета, тело ее источало соблазн, а душа — сочувствие.

(Мой друг — профессиональный психиатр — как-то объяснил мне подоплеку страсти мексиканцев к разбиванию глиняных сосудов, наполненных плодами и предварительно украшенных бумажными гирляндами и золотой фольгой. По его словам, это ритуал, посвященный плодородию и призванный развеять декабрьскую тоску. Пиньята символизирует оплодотворенное чрево; девять праздничных дней — девять месяцев беременности; палка — одиозный сексуальный символ; завязанные глаза — любовное ослепление и т. д. и т. п., но вернемся к нашей истории.)

Мы остановились на том, что девицу долбанули прямо во время гуляний.