Избранное

Я поднялся к себе в спальню с тяжелым сердцем, сгибаясь под тяжестью первого хорошего поступка, который сознательно совершил; и, как я ни был молод, я понимал всю серьезность своего положения. Однако не подумайте, что до этого я был орудием разрушения. Я был всего лишь безобидным молодым человеком, который следовал своим наклонностям и избегал всякого сотрудничества с Провидением. Теперь же я вдруг взялся содействовать моральному совершенствованию всего света и чувствовал себя как доверчивый зритель, который отдал свои золотые часы фокуснику и не знает, в каком виде он получит их обратно, когда тот закончит свой трюк… Однако уверенность в собственной правоте несколько умеряла мои опасения, и, раздеваясь, я сказал себе, что, когда я привыкну быть добропорядочным, возможно, это уже не будет так угнетать меня. А когда я лег в постель и задул свечу, то почувствовал, что и впрямь начинаю привыкать, и мне показалось, будто это все равно что погружаться в мягчайшую перину моей тетушки.

С этой мыслью я закрыл глаза, а когда я их открыл, было уже, наверное, очень поздно, ибо в спальне стало холодно и необычайно тихо. Я проснулся от знакомого всем нам странного ощущения, будто в комнате появилось нечто, чего не было, когда я засыпал. Я сел и стал напряженно всматриваться в темноту. В спальне была кромешная тьма, и сначала я не мог ничего различить; но постепенно неясное мерцание в изножье кровати превратилось в два глаза, которые пристально на меня смотрели. Я не мог разглядеть лица, которому они принадлежали, но чем больше я всматривался, тем отчетливее становились глаза — они светились во тьме.

Чувство, которое я испытал, когда меня так разглядывали, было весьма далеко от приятного, и вы в праве предположить, что первым моим побуждением было вскочить с постели и наброситься на незримого обладателя этих глаз. Но нет — я просто замер. Не могу сказать, чем это объяснялось, — то ли тем, что я мгновенно ощутил сверхъестественность видения, то ли уверенностью, что если даже и вскочу с постели, я наткнусь всего лишь на пустоту, то ли сами глаза каким-то образом меня парализовали. Я никогда в жизни не видел таких страшных глаз. Это были глаза человека — но какого! Вначале я подумал, что он, наверное, ужасно стар. Глаза у него ввалились, и красные, тяжелые, набухшие веки нависали над ними, словно ставни, сорвавшиеся с петель. Одно веко опустилось чуть ниже другого, отчего взгляд стал кривым и злобным; и между этими складками кожи с редкой щетиной ресниц сами глаза — маленькие, тусклые кружочки с агатовым ободком — напоминали гальку, цепко зажатую морскою звездой.

Но самым отвратительным в этих глазах был вовсе не их возраст. От чего меня просто мутило, так это от их порочной самоуверенности. Не знаю, как иначе объяснить то, что они, казалось, принадлежали человеку, который сделал в жизни много зла, но при этом всегда оставался в рамках дозволенного. То были глаза не труса, а человека слишком умного, чтобы идти на риск, и от их низкого коварства мое отвращение усиливалось. Но хуже всего было даже не это: пока мы продолжали изучать друг друга, я почувствовал во взгляде насмешку и понял, что она адресована мне.

Тут меня охватил порыв ярости, который заставил меня вскочить с постели и наброситься на невидимую фигуру. Разумеется, никакой фигуры не было, и мои кулаки встретили лишь пустоту. Пристыженный и замерзший, я отыскал спички и зажег свечи. Как и следовало ожидать, комната выглядела совершенно обычно, и я возвратился в постель и задул свечи.

Однако стоило комнате вновь погрузиться во тьму, как глаза появились' опять, и на этот раз я попробовал объяснить их присутствие на основе научных принципов. Сначала я подумал, что видение вызвано отблесками догоравших в камине угольков, но камин находился по другую сторону кровати и был расположен так, что огонь не мог отражаться в зеркале туалетного столика, которое было единственным в комнате. Затем мне пришло в голову, что меня могло обмануть отражение угольков на какой-нибудь полированной деревянной или металлической поверхности, и, хотя я не мог обнаружить ничего подобного в поле зрения, я снова встал и, ощупью добравшись до камина, раз-, бросал и без того погасшие угли. Но как только я лег, глаза вновь появились в изножье кровати.

Итак, все ясно: это галлюцинация. Однако то обстоятельство, что глаза не были разыгранной кем-то шуткой, отнюдь не придало им привлекательности. Ибо если они были отражением чего-то в моем сознании, то в чем же причина его расстройства? Я достаточно глубоко проник в тайны различных патологических состояний, чтобы представить себе условия, при которых мозг может быть подвержен подобным ночным галлюцинациям, но никак не мог связать это с теперешним моим состоянием: я никогда не чувствовал себя более здоровым — как умственно, так и физически, и единственное необычайное обстоятельство в моем положении, а именно то, что я осчастливил одну милую девушку, казалось бы не могло привлечь злых духов к моей постели. И тем не менее глаза по-прежнему на меня смотрели…