Избранное

Приход Шефольда был для него очень кстати, ибо прервал размышления о Кэте Ленк. Он все равно намеревался поговорить с Шефольдом всерьез. Массивная фигура Шефольда возникла из-за соснового занавеса, он посмотрел сперва направо, потом налево — словно сделал два легких поклона — и тут же, высокий, крупный, направился через луг по ту сторону дороги к карьеру. Хайншток покачал головой. Два легких поклона Шефольд считал, очевидно, достаточной жертвой на алтарь осторожности.

— Вам следовало оглядеться прежде, чем выходить из лесу, а не тогда, когда вы уже из него вышли, — сказал он, как только они встретились у хижины.

— Неужели я так поступил? — удивился Шефольд. — Вы знаете, я всегда точно чувствую, грозит мне опасность или нет.

— Хотел бы я знать, — сказал Хайншток, — какое значение будет иметь это ваше чутье для патруля военной полиции, если он окажется поблизости.

— Надеюсь, ваша сова сидит спокойно, — сказал Шефольд, еще не войдя в хижину. — Терпеть не могу, когда она начинает хлопать крыльями.

— Это не сова, это сыч, — ответил Хайншток, — и на сей раз вы его вообще не увидите.

Птица успокоилась с тех пор, как он соорудил ей нечто вроде башни из нагроможденных друг на друга ящиков; она сидела там же, где и час назад, на верхнем, закрытом от света ящике, и только раз взмахнула крыльями, почувствовав на себе мимолетный взгляд Хайнштока.

Хайншток нашел сыча, серо-бурый комок перьев, у километрового столба несколько дней назад, когда возвращался после поездки на Лаухский карьер. Он затормозил, вышел из машины. Сначала он решил, что птица мертвая, но когда взял ее в руки, то почувствовал, что сердце у нее бьется. Он поехал в Пронсфельд, к ветеринару д-ру Бальману, который сказал, что птицу, вероятно, отбросило в сторону автомобилем и что она отделалась сотрясением мозга: Хайнштоку придется выхаживать ее недели две, а потом отпустить на волю.

Никогда еще Хайншток не встречал более пугливого существа. То, чего боялись Шефольд и Кэте, было всего лишь попытками птицы удрать. Сначала Хайншток пребывал в полной растерянности, потому что сыч помышлял только об одном: бежать. И так как птица не находила в хижине никаких укромных уголков, Хайншток боялся, что в результате все новых и новых попыток к бегству она себя изувечит. Два дня назад ему пришла в голову мысль построить для нее убежище.

Хайншток довел огонь в маленькой железной печке, обогревавшей хижину, до яркого пламени, подбросил еще два полена, положил на место конфорки и предоставил печку в распоряжение Шефольда, чтобы тот приготовил кофе. Не успев набить трубку, он отложил ее в сторону и, стараясь подчеркнуто точным обращением придать своим словам особую суровость, сказал:

— Господин доктор Шефольд, я решительно и категорически советую вам немедленно вернуться в Хеммерес и сидеть там до тех пор, пока все не кончится. Еще лучше было бы, если бы вы скрылись в Бельгию.

Только после этого он раскурил трубку. Он смотрел, с какой легкостью грузный Шефольд орудует эмалированным чайником и фаянсовым кофейником. Во время третьего посещения Хайнштока Шефольд взял приготовление кофе в свои руки.

— Странно, господин Хайншток, — сказал он тогда, — хоть вы и родом из тех мест, что входили в старую австро-венгерскую монархию, вы понятия не имеете, как варить кофе.

Хайнштоку пришлось признать, что так, как Шефольд, кофе не умеет варить никто — ни он сам, ни кто-либо другой из тех, у кого ему доводилось пить крфе до сих пор. Всякий раз, наслаждаясь им, он жалел, что Кэте не может испытать этого удовольствия. Правда, совсем недавно она сказала ему:

— Мне досадно, что у тебя всегда есть настоящий кофе. Я ненавижу себя за то, что не могу отказаться, когда ты предлагаешь выпить чашку.

Вероятно, даже высокое качество шефольдовского кофе не избавило бы ее от угрызений совести. Но Хайншток сумел сделать так, чтобы она никогда не встречалась с Шефольдом. На тот случай, если Шефольда арестуют, будут допрашивать, пытать, очень важно, чтобы он знал как можно меньше людей, как можно меньше имен. Уже и то, что он, Хайншток, рассказал Кэте про Шефольда, было, в сущности, недопустимо: он нарушил правила подпольной работы. Ибо и для Кэте еще не все было позади, дом Телена в Винтерспельте давал ей лишь относительную безопасность.

Глаза Шефольд а с холодной деловитостью следили за происходящим на плите — голубые глаза на красном лице, где четким прямоугольником выделялись английские усики, серое поле между верхней губой и носом. Хайншток полагал, что ростом он метр девяносто, а весит килограммов сто; просто он казался тяжелым, массивным, хотя живота у него не было, и вопреки его грузности руки двигались легко, словно играя предметами. Собственно, даже не вопреки, потому что между тяжестью его тела и легкостью движений не существовало противоречия. В его движениях было что-то плавное.

Проделав несколько сложных операций — ополоснув кофейник, он прогрел его, потом налил воды, — Шефольд повернулся к Хайнштоку.