Избранное

Вслед за пустым шуршанием в течение примерно минуты послышалось, как Ламбер ясно и отчетливо произнес «Скоро! Скоро! Скоро!» Только три этих слова, и между каждым «скоро» пауза в три секунды, а затем снова ничего, кроме пустого шуршания. Впечатление создавалось зловещее.

— Ну, что вы скажете? — торжествуя, спросил господин Глачке и потер руки. — Вот мы его и накрыли. Это голос вашего Лембке или нет?

— Да, это его голос.

— И что вы можете сказать по этому поводу, милейший?

— А еще что-нибудь есть на пленке?

— Ничего. Ни единого звука. В том-то и дело. Ни малейшего постороннего шумка. Ну, как прикажете это понимать?

Протоколист превратно воспринял вопрос и попал в затруднительное положение. Очевидно, предположил он, господин Глачке заподозрил, что он по неосторожности выдал Ламберу существование микрофона.

— А я и не знал, что вы распорядились его подслушивать.

— Это уж моя забота. Я спрашиваю, что вы скажете по поводу этой передачи.

— Передачи? А разве есть еще что-нибудь на ленте?

— Да я же вам твержу, совершеннейшая тишина!

— Может, он сам с собой разговаривал? На это он, в конце-то концов, имеет право.

— Право? — вскричал господин Глачке.

— Я хочу сказать, такое может случиться, когда сидишь в комнате один.

— Не болтайте чепухи. Вы когда-нибудь выкрикивали трижды «скоро!», оставшись в комнате один?

— Пожалуй, нет.

— Вот видите. Кроме того, этот Лембке был не один. Какая-то особа женского пола стояла у окна его комнаты.

— Особа женского пола?

— Да, примерно ко времени этого троекратного «скоро!» Лембке и женщина стояли у окна и покатывались со смеху. Почитайте-ка отчет нашего агента.

— Они смеялись?

— Пусть это вас не тревожит, у них пропадет всякая охота смеяться.

— Откуда же известно агенту, что они смеялись?

— Но это же видно. Бабенка от смеха чуть навзничь не повалилась, если бы Ламбер ее не поддержал.

— Но тогда их смех слышен был бы в записи.

— Видимо, технические неполадки. Иной раз, к сожалению, случается. Ничего, наладят, можете быть спокойны. Пусть их смеются, нас это ничуть не интересует. Нас интересует бабенка. Довольно дородная особа.

— Дородная особа?

— Да, с пышным бюстом, как это называют. И довольно простоватая, по выражению нашего агента. Вы же знаете их манеру выражаться. Никакая она не дама, пишет он. Откуда ему это известно, меня не спрашивайте. Но тем не менее что она особа дородная, можно установить в ночной бинокль.

Протоколист вздохнул, по-видимому, достаточно громко. Значит, смеялась не Эдит. О манекене протоколист в ту пору еще ничего не знал, а ходят ли к Ламберу по ночам другие женщины, не имело для него никакого значения.

— Я предполагаю, — сказал господин Глачке, уловивший вздох протоколиста, — что вы сообщили бы нам об этой особе, если бы встретили ее в ходе ваших изысканий или если бы Лембке упомянул о ней.

— Может, уборщица?

— В час ночи? Не будьте же смешным!

— Я хотел сказать, что, может, это всего-навсего безобидная случайность.