С ружьем на плече Котельников медленно шел краем этой залысины, и слева от него уже остались позади черные кресты над оплывшими холмиками совсем крошечного и потому особенно одинокого кладбища, а впереди были одна над одной приподнятые увалами, хорошо обкошенные поляны, на которых там и тут рядом с рыжими березовыми колками стояли аккуратные светло-серые стожки. Трава под ногами тоже была светло-серой от инея, но тонкие из-за утренней стужи ее запахи казались еще совсем летними, и обломки мерзлых стеблей выстреливали из-под сапог, словно выпрыгивали кузнечики.
Он все поглядывал то на стенку пихтача справа, а то на колки и на стожки, но ни разу не обернулся, и только тогда, когда почти вывершил сопку, Котельников остановился и посмотрел назад.
Теперь ему открылась вся долина — полукругом подступившие с боков пихтачи, серебристый склон, далеко внизу темные сосновые островки, где прятались три или четыре укрытые дымком кержацкие избы, а дальше, уже на равнине и очерченные неровными квадратами изгородей, редкие постройки, и серый каменистый берег с черными дольками просмоленных лодок, и рябая на перекате речная излучина с пестрою поймой, за которой опять уступами поднималась сизая от тумана и еще глухая, несмотря на высокое солнце, тайга... Но подробностей он как будто не замечал, никакая из них не занимала Котельникова — ему нужен был весь этот густо расцвеченный осенними красками, почти безбрежный окоем, над которым тонко голубело тихое и ясное небо.
Поднимался он медленно и почти не устал, но ему захотелось посидеть, и он шагнул к невысокому пню, на котором отдыхал тут и вчера и позавчера.
Ружье он положил на колени и сперва только ощущал под руками острый металлический холодок, а потом посмотрел на него и, продолжая глядеть, задумался.
Купить его помог Котельникову дедов сын Михаил, служивший в прапорщиках у ракетчиков. Это он ему однажды сказал: «Старинная пушка есть у одного нашего лейтенанта. Почти сто лет ей. Восьмой калибр. Батя у него ружья собирал, а ему — зачем? Хочет себе хороший транзистор...» — «И сколько он за него?» — «А полторы сотни».
Подогретый рассказами о красоте ружья, Котельников наконец поехал к ракетчикам, и по дороге туда начальник участка механизации Уздеев, старый его товарищ и признанный на стройке охотник, подтолкнул его плечом и протянул руку: «Давай сюда гроши». — «Это почему?» — «Ты торговаться не умеешь, Андреич, — я тебя, брат, по оперативкам давно понял. Какой срок на тебя ни взвали, такой и прешь... Так дело не пойдет. Кто его знает, что там еще за невидаль».
Он усмехнулся, отдал деньги, и Уздеев, пока лейтенант ходил за ружьем, все поглядывал на него будто свысока, все щурил узенькие глаза: наблюдай, мол, пока я живой — учись! Но потом, когда Котельников достал из потертого, толстой кожи чехла стволы и приклад, когда не очень умело собрал ружье, всегда спокойный Уздеев заволновался и сперва взял в руки набитый пузатыми гильзами патронташ из такой же, как и чехол, грубой кожи, на плечо себе повесил ягдташ, который лейтенант давал в придачу, а потом на доминошный столик в беседке выложил деньги, прихлопнул по ним пальцами и тут же взял Котельникова за руку, потащил за собой: «Надо нам, брат, спешить, а то, я гляжу, ты на процедуры на свои опоздаешь...»
И ружье они рассматривали, сидя в «газике» рядком позади шофера, то и дело отбирали его друг у друга, поворачивали стволами то в одну, то в другую сторону...
Стволы были витые, дамасской стали, темно-серые, с коричневатыми разводами; тугие, словно только от мастера, курки с красивой насечкой напоминали откинутые в стремительном порыве конские головы; на щечках с той и с другой стороны ярко рыжела только чуть потертая с краев позолота — два вспугнутых, готовых взлететь с воды гуся, замерший на ветке глухарь и бегущий заяц. Шейка приклада у ружья сперва казалась излишне тонкою, но тугая путаница узлов и извивов, которые прятались в глухой, потемнее орехового цвета, полированной глубине ложа, говорила о вековечной крепости дерева, которое поддалось времени меньше, чем тонкая костяная планка на тыльной стороне или металлический кругляшок с монограммой на гребне приклада, — этот был истерт до того, что буквы на вензелях, как ни пытались, разгадать они так и не смогли.
Штучное это ружье сделано было в 1880 году в Бельгии, на планке между стволами, поближе к замку, стояла фамилия владельца: И. Пруша, Ростов-на-Дону; и сперва Котельников подумал, что оно пришлось ему по душе только из-за того, что любил всякую искусную и добротную работу, и только потом, когда долгими осенними вечерами он и не раз и не два подержал его в руках и хорошенько к нему присмотрелся, ему вдруг стало чудиться другое... Он пытался представить первого владельца ружья. Был ли это богатый помещик, благополучно почивший еще задолго до революции? Офицер ли, сложивший голову в четырнадцатом? Сельский ли учитель, которому оно было подарено в складчину?..