Избранное

И потому она не могла оставить Любу углубляться в переживания и позвала ее с собой на ипподром, чуть конфузясь, словно в этом увлечении бегами было что-то предосудительное. И, не упоминая о своих проигрышах и редких выигрышах, она соблазняла мрачно-настороженную Любу красивым зрелищем, спортивным интересом и, наконец, добила свежим воздухом.

Но теперь ей надо было поставить на дубли и ординары, надо было посоветоваться с Витей — они всегда играли вместе, — и все это хотелось проделать не то чтобы тайком от Любы, а так, не очень заметно.

Люба уже сконфузила Виктора:

— Вы что же это, каждое воскресенье сюда ездите?

Он покраснел:

— Да, почти что…

— А жена небось дома сидит, детей нянчит?

Бедный Виктор совсем растерялся. Жена его нянчила уже не детей, а внуков, подолгу уезжала к дочери в Донбасс, и вообще у них, как в каждой семье, были свои сложности, которые он превозмогал как мог.

И Виктор предпочел отойти от этих расспросов подальше. Антонина Васильевна насилу разыскала его, и они, склонившись над книжечкой, принялись гадать над прекрасно звучащими строками:

«Русские тройки. Большой Московский приз. Коренник Наш Подарок — от Персика и Ниагары, правая пристяжная Апогей — от Люцифера и Интуиции…»

Все зрители ипподрома — старые, молодые и совсем юные — углублялись в свои книжки и бегали к кассам покупать билеты, связывающие их судьбу с красавцами, верняками, фаворитами.

Здесь каждый знал свою тайну и рвался узнать чужую.

Высокий мужчина в распахнутой шубе шел по проходу между скамейками и наткнулся на Любу.

— Какая возьмет? — требовательно спросил он, тыча в нее пальцем.

— А не все равно? — Она даже улыбнулась ему, поддаваясь царящей здесь общности интересов.

— Как это может быть все равно?

Он облокотился близко возле нее, почти прижался к ее плечу.

— Первый раз здесь?

— Да уж конечно.

От мужчины приятно пахло одеколоном и пивом. Он был не пьян, а словно охвачен радостью.

— Играть надо, женщина, — сказал он, — кровь полировать надо, прекрасная вы женщина.

— Так ведь здесь, наверное, все обман?

— Обман, — значительно подтвердил он. — Они хитрят, а наше дело их хитрости предусмотреть и в контр свои выставить. Вот войдите в долю со мной, прекрасная женщина!

Он взял ее руку, но тут Люба опомнилась и отодвинулась. Куда девалась Антонина Васильевна? Завела и бросила ее тут одну.

Диктор громким, чистым голосом объявил по радио первый заезд русских троек. Все бросились к барьерам, и этот сумасшедший, даром что называл прекрасной женщиной, тоже куда-то ринулся, а на дорожку ипподрома выехала машина, и ее, привычную, неживую, было так странно видеть рядом с пышногривыми конями.

Машина ехала впереди троек, распустив по сторонам металлические крылья, преграждающие лошадям возможность вырваться вперед. А они горячились, вскидывали копытами снег, и наездники трудились изо всех сил, сдерживая их до поры.

Рядом с Любой незаметно оказалась Антонина Васильевна. Они с Виктором поставили на самую перспективную тройку костромских жеребцов, и в долю с ними вошел Игорь Иванович, водитель такси, постоянный член их компании. Он сегодня работал, но плюнул на план, поставил машину возле ипподрома и погасил зеленый глазок. Маленький, легко одетый в кургузую курточку, Игорь Иванович поднимался на цыпочки, чтобы не пропустить самой главной секунды.

И вот она настала. Щелкнул выстрел. Машина, медленно ехавшая впереди коней, сорвалась куда-то вбок, убирая свои железки, а свободные тройки помчались, полетели, яростно, страстно, будто от этого бега зависела их жизнь. И весь ипподром затих, пока они летели мимо трибун; только когда они заехали за круг, люди зашевелились, и Антонина Васильевна зашептала:

— Первые, первые, голубчики мои, первые!..

— Да кто первые? — спросила Люба.

— Наши…

— Рыжие, что ли?

А ей больше нравились мышино-серые, хотя пробежали они последний круг последними, но так мчались, так мчались…

И по второму кругу костромские сначала были впереди, и народ радостно кричал им навстречу, а потом, когда они удалились от трибун, что-то с ними сделалось, и громкий дикторский голос объявил:

— Геркулес дал проскачку.

— А-а-а-а-х! — горестный стон прокатился по ипподрому.

Антонина Васильевна сразу разочаровалась, а маленький таксист, стоящий впереди Любы, еще сильнее задрожал в своей курточке, рассчитанной на теплую кабину такси.

Теперь бежали две тройки, и так случилось, что резвые карие, которые сначала были впереди, отстали, а круглобокие серые шли и шли, вырывались вперед, седок их почти сполз на дорогу, чтобы облегчить ход, а наездник подался вперед, и серые пришли первыми.

Люба была довольна.

— Как в воду глядела, — сказала она.

— Если б угадать!.. — растерянно улыбалась Антонина Васильевна.

— Ну и что бы?

— На них и не ставил почти никто. Вдесятеро взяли бы.

— Вот как, за здорово живешь? — удивилась Люба.

Ее защемила злая досада. Конечно, если б знать, она и трех рублей не пожалела бы. Ведь угадывала она!