Избранное

На вершине, бабка,
На вершине, Любка,
В турпоходе, ты моя
Сизая голубка!

Если Гаяна не дежурила на дороге, то, услышав эту песню, срывалась и мчалась встречать ребят, еле передвигающих ноги. Оторвавшись от группы, где-то далеко сзади, плелся сильнейший и тащил на спине товарища (большей частью девушку) с растертой или подвернутой ногой. На подходе к турбазе ребята выпрямлялись, подтягивались, из последних сил отбивая шаг, и песня вдруг взлетала громче:

До свиданья, бабка…
До свиданья, Любка…

Прибывших встречали установленным церемониалом. Гаянке никогда не надоедало выслушивать рапорт проводника и вопросы начальника лагеря:

— Настроение?

— Бодрое!

— Самочувствие?

— Хорошее!

А те, что с подвернутыми и растертыми ногами, орали «отличное».

Потом выбегала на линейку она — примерная девочка, в белых носочках, с пышными бантами — и вручала отличившимся в походе заслуженные цветы. Потом туристы и Гаянка в том числе тут же, в строю, получали по стакану мутного компота. Это тоже входило в официальную часть.

Дома девочка уверяла, что этот компот необыкновенно вкусный. Алена из себя выходила:

— И чем уж он такой вкусный! Я специально у повара узнавала, он на полкило сухофруктов три литра воды льет, а я — от силы два с половиной.

— А все равно там вкусней!

В настоящий поход с туристами ребята ходили всего один раз. Николай попросил проводника последить за мальчиком с поврежденной ногой, и в группе все старались быть внимательными к Артюше. Поход был самой ничтожной трудности — к водопаду, в трех километрах от турбазы.

Гаянка вернулась верхом на рюкзаке проводника, а мальчик шел, стараясь не хромать, и лицо его дрожало от напряженной улыбки. У него сильно разболелась нога. Вечером Нина сделала ему содовую ванну и почти всю ночь массировала укороченную ступню. Артюша признавался шепотом:

— Больно было наступить. Я еще на пятке пузырь натер.

— Почему ты не попросил, чтоб тебе помогли?

— Мне не сразу стало больно. Ты никому не говори. Я упал с камня.

Сонная Гаянка подняла голову с подушки и, не раскрывая глаз, сказала:

— Он два раза упал! — и снова заснула.

Не суждено было мальчику увидеть неописуемый цвет Бадукских озер, величавую долину Чертова замка, поросшую малинником и крокусами, снежные тропы ледников на перевале.

Но Артюша от этого не страдал. Преданно влюбленный в Вениамина, он пас с ним козу, рвал траву для поросенка, помогал ему полоть огород. Бабушка Вениамина Пелагея Даниловна усаживала обоих мальчиков обедать в маленькой, чисто выбеленной комнате:

— Вот это помощники! Потрудились, помогли старшим. Так и надо, деточки, так всегда надо.

Тася, ласково улыбаясь, говорила Нине:

— Господи, будто медом ему у нас помазано. Ведь какая у нас еда — кулеш, луком да старым салом заправленный. Целую миску скушал. Мама моя говорит: «Ты там спроси, может, они обижаются…»

Надо было благодарить. Благодарить Тасю, благодарить Николая, Алену. И благодарность эта должна была выражаться, конечно, не в словах, а в Нинином довольстве жизнью, в ее хорошем настроении, в ясной улыбке, которой она сейчас улыбалась Алене.

— Не знаю, чем ребят кормить, — озабоченно сказала Алена, — Говядину варила на пирожки, да Николай двух шоферов привел, на турбазе завтрак кончился. Ну и скормила им и бульон и мясо. Закусочную при автостанции до сих пор не открыли. В прошлом году с мая работала. Как оно хорошо было! И Николай иной раз там перекусит. Сырников, что ли, к обеду нажарим?

Нина разомлела от солнечного жара и от близости теплой земли. Голос Алены доносился через дремотную истому. Но было в Алениных словах что-то нужное. И Нина спросила:

— А почему ее не открывают?

— Ты же слышала, Николай вчера за ужином говорил. Байрамуков уперся — не хочет опять Кочеткова ставить. Конечно, Кочетков — обыкновенный вор, это все знают. У него в прошлом году как ревизия, так излишки, а излишки считаются хуже недостачи. А в конце сезона не знаем, как он и выпутался.

Алена встала. Поднялась и Нина. По крутой тропке сбежала к реке, с плоского камня пригоршнями облила себе лицо, грудь и плечи ледяной водой. Потом, вскрикивая от колючих прикосновений мокрой рубашки, взобралась по той же тропке к дому.

— Нина, — кричал от калитки Артюша, — я иду с Веной в заповедник за чурками!

Откуда-то появилась Гаяна:

— И я, мама, и я…

— Все идите, прогуляйтесь, — решила Алена, — вот я вам сейчас редиски, картошки с собой дам.

С Аленой спорить не приходилось. Она правила единолично.

Поселковый Совет стоял на развилке улиц. Обычный домик с деревянным крыльцом. Над ним свисал помятый рыжий флаг. Перед домом пыхтел старенький «Москвич».

Они замедлили шаг, будто в запыленной машине было что-то интересное. На крыльцо вышел толстый человек. За ним толпились люди, которым нужно было еще что-то от него услышать. Но он сошел с лестницы, боком втиснулся в тесную для него дверцу, и машина уехала, поднимая золотистую пыль.

— На асфальтовый поехал, — вздохнул Вениамин.