Избранное

— Выгоняли, выгоняли, — забавляясь его растерянностью и радуясь тому, что ей вдруг стало легко с ним разговаривать, упорствовала Нина. — Вы так и сказали: пошла вон…

Он не понимал шуток:

— Я этого никогда не говорил. — И снова нахохлился и замкнулся.

Но теперь Нине это было нипочем. Она села и стала ждать. В комнате блестели крашеные полы. Первый раз в году затопили печи. Сухо и горьковато пахло известкой и горящим деревом. Нине хотелось здесь работать.

— У нас есть музей и при нем библиотека… — начал Леонид Петрович.

Она думала удивить детей рассказом о доме, в котором злобно щурит морду серый волк, свесилась с еловой ветки белочка, а на стенах, под стеклом, распахнули крылья сотни бабочек. Но Гаянка тут же перебила:

— Там еще есть змея в банке. Гадюка обыкновенная называется. Она не так часто встречается в наших лесах, но в заповеднике ее тоже убивать нельзя. И вообще я там сто раз была.

И Артюша там бывал. Он сказал, что рядом с музеем, в вольерах, живут настоящие олени.

— Вы точно не рады, что я буду работать в таком интересном месте, — огорчилась Нина.

— Мы рады, — сказала Гаянка, — дай двадцать копеек, мне тетради надо купить.

Она стала не то чтобы самостоятельная, а словно обособленная. У нее образовался свой мир, и Гаяна отталкивала от себя все, что могло нарушить гармонию этого мира. Так, узнав о смерти бабушки Заруи, она ни о чем не спросила Нину и больше никогда ни разу не вспомнила и не заговорила о бабушке.

«Георгий!» — с горечью думала Нина. Он тоже умел отстранять от себя все, что нарушало его внутреннее равновесие.

Артюша тоже молчал, но совсем иначе. Нину угнетало выражение горечи на детском лице. Спрашивать она не могла. Ей нечего было предложить мальчику.

Перед новой работой надо было навести порядок в запущенном хозяйстве. Стирка, посуда, полы. Потом глажка, штопка.

Из чемоданчика Гаяны Нина выгребла кучу носков, скомканных рубашонок и платьев. Чистое, грязное — все вместе. Гаяна аккуратностью не отличалась. У Артюши в ящике было больше порядка, но его клетчатые рубахи давно не стирались. Нина вытащила майки, джинсы, трусики. Привычно освобождала карманы от хлама. Клапан зеленой рубашки оказался застегнутым на английскую булавку. Она отстегнула булавку и вынула письмо Георгия, то самое, в котором он писал о смерти бабушки Заруи, описывал ее похороны и вскользь упоминал о ее комнате, которая осталась за Артюшей.

Письма Георгия всегда лежали в тумбочке у кровати Нины. Мальчик взял себе это письмо. В том же кармане она нашла тщательно сложенные деньги — трешку, две рублевки и немного серебряной мелочи. В самом уголке кармана лежали две скрученные в трубочку квитанции от заказных писем. Ей не надо было даже смотреть, она знала, кому они адресованы.

Артюша принес воду. Он поставил ведра на пол и подошел к Нине, глядя на ее руки, держащие письмо и деньги.

Нина молча положила перед ним бумажки, серебро, квитанции и сверху письмо. Потом стала собирать белье.

— Нина, — позвал он хрипло, — мы теперь всегда будем здесь жить?

— Тебе плохо здесь? — спросила она.

— Я хочу уехать. Уедем отсюда.

— Я не могу сейчас уехать. Но если тебе так плохо, я отправлю тебя.

— Куда? — осторожно спросил он.

— Домой. Куда же еще?

— Я не могу один.

— Ты хотел уехать один, — сказала Нина, — ты для этого собирал деньги?

— Я хотел для всех, но деньги трудно собираются. Гаянке уже надо настоящий взрослый билет. Уедем, Нина…

От подступающих слез, от едкой жалости было одно испытанное средство — обыденный, спокойный разговор, между делом. Она стала отделять белое от цветного.

— Растапливай печку. Если уж так, для чего же тебе здесь оставаться? Гаянка привыкла, я думала, и ты привыкнешь.

— Здесь очень плохие люди.

Нельзя было спрашивать подробней. О многом она догадывалась.

— Плохие везде есть. Зато здесь у нас много друзей.

— У меня здесь нет друзей.

— Нашлись бы. Но тебе хочется уехать.

— Я не могу без тебя.

Артюша наклонился к печке, чтоб она не видела его лица.

— Я послал ему два письма, а он ничего мне не ответил. Ничего.

— О чем?

— Я хотел, чтоб он приехал за нами, а он не приехал.

— Он был в командировке. А потом я написала, что ты привык. Я ведь не знала. Ты мне так во всем помогал…

— Вообще-то я привык, — сказал Артюша. — И я без тебя не могу. Но когда-нибудь мы уедем?

Нина вылила воду в большой бак — гордость Мардзият.

— Я встретила Аллу Константиновну. Она жаловалась, что ты невнимательный. Она говорит, что ход решения почти всегда правильный, а задачи и примеры не получаются из-за рассеянности.

— Я не люблю алгебру. И вообще математику.

— Ну и поборись с ней, раз не любишь. Я тоже не люблю стирку и одолеваю ее. А ты не борешься, и алгебра тебя побеждает.

— Потому что я думаю о другом.

— Ни одно дело не любит, чтоб думали о другом.

Прибежала Гаяна. Тут же пожелала стирать. Взяла таз, воду, мыло. Заплескала себе живот, отвергла стирку в тазу, полезла в корыто и потребовала себе стиральную доску.

— Пошла отсюда, только мешаешь! Почисть лучше кастрюльки песком.

— Нетушки, мои детушки, — нахально ответила Гаяна. — Я есть хочу.