Избранное

— Народ, народ, ах народ! — Георгий вскочил с места. Слитные пряди волос рассыпались вокруг его широкого лба. Он уже был навеселе. Его коричневые, с желтизной глаза блестели. Силой за руку притащил он к столику маленькую судомойку, которая выглядывала из кухни.

Девушка упиралась только вначале, для приличия. Она не знала, чего от нее хотят, и выжидательно поглядывала на Георгия, пригибая голову к поднятому плечу. Смуглая, большеносая, большеглазая, она была похожа на старинную миниатюру и на каждую пятую девушку Армении.

— Как тебя зовут? — гремел Георгий.

Девушка еще больше пригнула голову к плечу:

— Вартуш.

— Ты умеешь петь, Вартуш?

— Почему не умею…

— «Полюбил я — отняли яр» знаешь?

— Почему не знаю…

— Спой нам, Вартуш.

Девушка быстренько взглянула в сторону двери, где у притолоки возвышался невозмутимый Аршо. Он не сделал никакого знака, но девочка, видимо, получила разрешение, быстренько стянула с себя серый халат, осталась в желтом цветастом платье. Она послюнила ладони, пригладила ими волосы, сложила перед животом руки и запела натужным горловым голосом:

Полюбил я — отняли яр,
Погубили — отняли яр,
О, какой это страшный мир,
Сердце ранили — отняли яр…[1]

Девушке стали подпевать люди, которые закусывали у буфетной стойки. Тихо тянул Симон:

О, какой это страшный мир,
Даже друга сердечного нет…

— Кто написал эту песню, Вартуш?

— Откуда мне знать?

— А кто тебя научил ее петь?

— Никто не учил. Ее все поют.

— Спасибо, девочка, — сказал Георгий. — Поэты, мы с вами знаем, кто написал эту песню. Выпьем за его безымянную славу! В этом мы, безвестные строители, будем с ним равны.

— Десять морей построй, — закричал поэт, — сто морей построй, но одной такой строчки ты не создашь!

— Вот это уже другой вопрос. Каждый делает что может. Выпьем за это!

— Нет, я ведь все-таки должен написать очерк, — вспомнил Оник, — скажите мне, был риск или нет?

— Был, был.

— А если б турбина полетела?

— Слушай, ты мне надоел. Я хочу пить вино и говорить о любви. Я хочу позвонить любимой женщине. Где у вас тут телефон?

Телефона не оказалось. Присев за свободный столик, Георгий стал писать записку. Он писал торопливо, уже ничего не слыша и не видя.

Оник, у которого от вина глаза сделались требовательными и злыми, допрашивал Симона:

— Допустим, авария. Чем бы он отвечал? Местом своим? Положением? А кому это нужно?

Симон размягченно улыбался и раскачивался, будто под музыку, слышную ему одному.

— Оник, дорогой, ты Георгия не понимаешь. Он один такой Георгий. Все. Точка.

— Только без шаманства, пожалуйста.

— Нет, какое там шаманство. — Симон от огорчения точно проснулся. — Георгий знает, где что и как делается. Главное — как. Скажем, идет на крепление бригада Солнышкина и Юзбашяна. Так они с Георгием уже по двадцать лет работают. Они душу друг друга знают. Георгий раз приедет, еще раз приедет. Как, ребята? Порядок! И он понимает, что порядок. А сварщики? Кто там работал? Альберт Санонян. Сколько раз Георгий к нему приезжал? Лично я с ним три раза был. Георгий знает, кому можно верить, а кому нет. Просто он не сомневался, что ребята его не подведут.

— А для чего он тогда в трубу полез? Что он там делал?

— Ничего не делал. Ну, папиросу выкурил, если спички не отсырели.

— Значит, члены комиссии у вас тупые? Ничего не поняли?

Симон огорчился:

— Сам ты ничего не понимаешь. Что с тобой говорить? Все всё поняли. Но кому-то нужно было взять ответственность на себя. Вот Георгий и взял.

— В наш век мирного атома и мудрой кибернетики за это бьют.

— Кого бьют? — спросил Георгий, кончив писать.

— Таких товарищей, как вы. Отдай мою ручку, отдай мой блокнот. Ты шофера в город посылаешь. Пусть завезет в редакцию.

Разборчивым круглым почерком Оник быстро написал заметку:

«Строители Гидроэнергостроя приготовили трудящимся нашей республики новый подарок. Сегодня состоялся пробный пуск…»

Ваче невозмутимо принял от Георгия конверт, листки блокнота и маленькие букетики первых розовых крокусов, которыми у входа в закусочную торговал подвыпивший старик.

— Цветы — домой, скажешь: станцию пустили. Может, к обеду кого-нибудь привезу. Письмо — как всегда. Знаешь куда. Эти бумаги — в редакцию.

К столику Георгий вернулся не сразу. Он стоял и смотрел вслед машине, на дорогу, окаймленную оживающими деревьями.

2