Избранное

— Обещаю тебе мир, брат Зевс! — проговорил он, полный неукротимой надежды, и взглянул вверх, на небосвод, осенивший обе клятвы. Все хорошо, ликовало его сердце. Зевс вспомнил о прежних своих мечтах, он вернулся к началу, этим предложением мира Кронос побежден окончательно. Пусть будет мир! Под этим знаком да начнется новое царство!

Мгновенье оба молодых титана пребывали в молчании, со скрещенными на груди руками, потом, будто по уговору, одновременно их опустили. Выпрямившись, стояли они теперь на белом песке, один против другого, в равной мере исполненные молчаливого достоинства. Прометей протянул брату руку для пожатья, но Зевс едва заметным рывком схватил громоносный жезл, а Кратос и Бия мгновенно стали у него за спиной. Так они противостояли друг другу: на одной стороне — власть, на другой — мечта.

— Иди своей дорогой, титан, — молвил Зевс, — берегись пересекать мою! Мы обещали друг другу мир, так позаботимся же о том, чтобы никто из нас его не нарушил. Ты больше не ступишь на Олимп и на землю, которая его окружает, я никогда не приду в страну, которую ты изберешь для себя. Можешь, как прежде, жить в лесу, на Крите, в Африке, где пожелаешь, я же даю слово навечно обходить эту землю стороной. Можешь отправиться также в нижний мир, к Аиду, но тогда уж оставайся со своими навсегда, оттуда возврата нет. Таков, титан, приговор царя богов: что было когда-то между нами, миновало. Соблюдай мир, я буду хранить его! А теперь — в путь!

Ответа Зевс не ждал. Вихрем помчался он обратно на Олимп, а Кратос и Бия, плохо умевшие летать, колыхаясь и неуклюже взмахивая руками, последовали за ним. Прометей видел, как они летят следом, за темной тучей, и кажутся все меньше, сперва будто вороны, потом будто мухи, потом будто комары. А потом небо опустело, как его сердце. Погас и след от сияющих волос Деметры.

Прометей упал на колени.

— Будь ты проклят, обманщик Зевс! — вскричал он. — Будь ты проклят, царь, будь ты проклят, бог!

Его крик разнесся по пустыне и спугнул зебрят. Они жалобно захныкали.

— Да, да, вы нуждаетесь в помощи, — пробормотал отверженный и направился к берегу, однако, когда он показался над откосом, малыши во второй раз попытались подняться и, став наконец на шаткие ножки, подпирая друг друга, выбрались из ложбины и побрели в аравийскую пустыню.

Прометей посмотрел им вслед, смутно понимая, что они идут навстречу гибели от голода и жажды, прижимаясь друг к другу в сиротской беспомощности, спотыкаясь в песке и рискуя ежеминутно наступить на змею. И он смотрел и смотрел, как они бредут, понемногу тая вдали, пока совсем не исчезли, но все стоял над откосом и не трогался с места.

Из тины высунулся крокодил, вяло взглянул на него, потом зарылся обратно.

«Теперь я совсем одинок, — думал Прометей, — на Олимп меня не пускает Зевс, в море — Посейдон, в лес — Артемида.

Ушел и ворчливый кузнец Гефест, мой добрый товарищ. Деметра покинула меня, а старая Гея стала крошечной, как маковое зернышко, и что-то бессвязно бормочет. Что мне делать? Лучше всего мне пойти к моим братьям и сестрам в долину между черными реками, улечься рядом с Эпиметеем и вместе с ним грезить о прошлом. Пусть здесь дерутся и грызутся все кому не лень! Мне-то что за дело! Я отправляюсь вниз!»

Так он рассуждал сам с собой, как вдруг ему почудилось, будто из паркой тины доносится какой-то голос и шепотом называет его имя.

— Ах, матушка, — воскликнул он, — матушка Гея, верная, добрая моя! Я знал, что тебя тронут страдания твоего внука. Но скажи, что ты можешь для меня сделать?

— Ничего, бедненький мой сыночек, решительно ничего, — произнес голос.

Прощание Геи

— Ничего, сыночек, решительно ничего, — повторил голос, — но я хочу сказать тебе прощальное слово.

— Но где же ты, — звал Прометей, — я тебя не вижу!

— Здесь, — отвечал голос — теперь он звучал у носка ноги титанова сына.

Прометей всмотрелся в тину и увидел копошащегося в ней черного жучка.

— Да, — сказал жучок, — это и есть могущественная мать всего живого. В такое маленькое существо втиснута ныне вся моя сила. Но я еще могу говорить, а потому хочу дать тебе совет. Слушай, сынок, хорошенько, слушай хорошенько! Когда я кончу говорить, мудрость моя иссякнет, мои уста больше никогда не отверзнутся, и я буду лишь тем, чем была искони, — землей.

— Говори, матушка, — прошептал Прометей. Он опустился на колени и вытянул руку. Жучок влез на тыльную сторону ладони, но оказался таким тяжелым, что вдавил руку в землю. Прометей лег на живот, и матерь Гея взглянула ему в лицо. Она приняла образ того жука, которого люди впоследствии назвали скарабеем, только была значительно меньше.

— Говори, матушка, внук твой слушает, — настаивал Прометей. И еще он попросил: — Слезь с моей руки, матушка, ты становишься все тяжелее, и тяжелее, и тяжелее, и теперь ты так мала, что я почти тебя не вижу! Ты давишь меня, будто скала, и ломаешь мне кости! Я больше не в силах вынести твою тяжесть! О, пусти меня, моя рука уходит в землю. Нет, не говори, что ты бессильна!