Избранное

— Итак, в путь-дорогу, на Крит! — воскликнул Прометей. Он встал на колени, взял Амалфею на левое, глиняного мужчину на правое плечо, а поднявшись, закрыл глаза: он хотел теперь увидеть будущее. Давно уже Прометей не делал таких попыток, ибо он понял, что ему дано видеть лишь до определенного момента, после которого дальнейшее развитие событий зависит от того или иного решения, принять же это решение может только он сам. Перед битвой богов с титанами ему радо было решить, на чьей он стороне; на побережье Крита он должен был сделать выбор — мятеж или покорность. Что же потребуется от него на этот раз? Готовый ко всему, он закрыл глаза и увидел себя с каким-то странным маленьким мечом в руках перед каменной плитой, на которой лежал убитый бык. Слева от плиты стояли его созданья, а справа — боги во главе с Зевсом. Меч сверкал, блеск его делался все ярче и резал веки изнутри. Прометей знал, как это бывает: блеск станет нестерпимым и заставит его открыть глаза. Он не стал этого дожидаться и открыл их сам.

Каменная плита, бык, малюсенький меч — что все это значит? Картину трудно было не понять: ему надо будет решиться разделать быка. Но к чему это приведет?

— Идешь ты или нет? — крикнул Гермес. — Больше я ждать не буду.

Прометей с трудом поднялся в воздух. Ему приходилось пользоваться рукой как плавником и очень быстро перебирать ногами, но все равно он едва поспевал за Гермесом, скользившим на своих чашках. К счастью, Амалфея вела себя спокойно. Солнце садилось, и тень летящих была вытянута в длину, словно странная горбатая змея. Подняв голову, Гермес крикнул Прометею:

— Как ты думаешь назвать свои созданья? Сейчас самое время дать им имя. Когда солнце коснется горизонта, благоприятный час будет упущен.

— Об этом я еще не думал, — признался Прометей. — Над этим именем я хотел бы хорошенько помудрить. Оно должно быть самым красивым из всех. Слышал ты когда-нибудь песенку иволги? — Он начал ее насвистывать, но дышать было слишком тяжело, так что он перестал и смущенно закончил: — Ну вот, примерно так должно оно звучать, только еще красивее, и, конечно, иметь смысл, глубокий смысл.

— Надо поскорей что-нибудь придумать, поверь! Главное — это смысл, звучание совершенно неважно.

Прометей так напряженно думал, что стал медленнее перебирать ногами и сразу пошел вниз. Задев голову своего нижнего спутника, он спохватился. Только тот хотел его выругать, как Прометей закричал:

— Нашел, нашел! Не ругай меня, послушай! Амалфея сказала, что из них ничего путного не выйдет, а я думаю как раз обратное и потому назову их «чеевеки» — те, из которых кой-чего выйдет.

Но Гермес сморщил нос.

— Не очень-то благозвучно, а? — усомнился он. — Дело, конечно, не в одном звучании, но все-таки… — И он несколько раз повторил, покачивая головой: «чеевеки», «чеевеки», а потом сказал: — Звучит слишком уж по-козьи!

— Они будут зваться именно так, — упрямо заявил Прометей. — Это имя — смесь титаньего и козьего, и есть в нем что-то от правещества нашей матери Геи! Чеевеки, да, да! Это прекрасное имя!

Он коснулся подбородком белого пятна на лбу Амалфеи, и она, исправно держа глаза закрытыми, облизнула языком его верхнюю губу.

— Не правда ли, Амалфея, ты мне поможешь — будешь кормить их, поить и воспитывать? — Он просил так неотразимо трогательно, как некогда, в давно прошедшие времена, бывало, клянчил у первой Амалфеи глоток молока. — Им надо будет сразу немного попить. Ты ведь им не откажешь?

— Мек-мее, — заверила Амалфея.

— Я это знал, — довольно сказал Прометей.

Показалось море.

— Что же теперь будет? — в страхе спросил Прометей. Казалось, все снова поставлено под сомнение. Как шествующий посуху переберется через воду?

— Ничего особенного, — смеясь, успокоил его Гермес. — Эти чашки уж как-нибудь меня перенесут. Здесь и больших немало валяется. Я же говорил, из этих штук можно много чего понаделать.

Он сменил чашки и ступил в море.

Подкатили волны и подняли его, и он заскользил по ним вперед, гребя ясеневым посохом.

«Умный парнишка», — с восхищением подумал Прометей. Такого способа передвижения по воде он не знал и сразу решил воспользоваться им для своих созданий. Он неотступно о них думал, и ему стало казаться, что Гермес, пожалуй, не без причины сморщил нос, когда услышал их название.

«Правда, — думал Прометей, — звучит и в самом деле немножко по-козьи. Смысл я непременно сохраню. А вот звучание надо будет немного изменить».

Показался Крит. Они одновременно ступили на землю, когда солнце еще стояло над пурпурным краем неба. Гермес снял свою ношу и уложил ее в мох перед пещерой Амалфеи. На этом прохладном и мягком ложе среди благоухания земляники запуганное созданье перестало хныкать и, успокоенно сомкнув губы, погрузилось в сон.

Прометей положил ее спутника рядом с ней, и все трое — титан, бог и коза-мать — оглядели свое творение.

— Ну что же, — с удовлетворением сказал Гермес, — на вид они как будто удались. Не забудьте о подарке для меня, когда вас будет сотня! Прощайте, чеевеки, счастливого вам пути! У меня такое чувство, что счастье может вам очень понадобиться.