Избранное

Он опять стал ребенком и юркнул в темную зелень папоротников. Прометей не успел обнять его на прощанье — он исчез. Лишь белый след светился в чаще, словно свежевыпавший снег.

— Спите, — произнес Прометей, — спите и набирайтесь сил! Я буду охранять ваш покой. У меня на ваш счет большие планы!

Казалось, впавший в бесчувствие приходил в себя, а спящая улыбалась. Что может ей сниться? У Прометея было такое ощущение, будто он когда-то ее видел, в глубоком прошлом, когда был еще ребенком. И вдруг он понял, чьи она повторяет черты: такою ему явилась Гея перед их схождением в нижний мир.

Из пещеры выскочили Амалфеины козлята.

— Это ваши новые друзья, — объяснила им мать. — Вы будете с ними играть, расскажете и покажете им, что есть в лесу полезного. Сильно их не бодайте, они очень чувствительны. И будьте с ними потерпеливей, они немного глуповаты и соображают медленно.

— Как овцы?

— Еще медленней. — И тут же добавила, энергично кивая после каждого слова: — Мее-меек! Чее-веек!

— Ура! — закричал Прометей, — теперь и ты это сказала! Что-то из них да выйдет! Я в них верю. Ах, Амалфея, я верю в них, в этих глиняных болванов, в эти комья земли, в эти сгустки тины, в эти кучки ила, в эти шарики грязи — в эти чудо-созданья! Погляди, как они лежат! Погляди, как они улыбаются! Погляди, как их овевает ветер, объемлет мох, ласкает свет! Ах, Амалфея, как я счастлив! Бесчисленные ходят по небу солнца, луны и звезды, но лишь на одной, на этой звезде живет тот, кому будет принадлежать Вселенная, — наш Человек!

— Ну-ну, — сказала Амалфея, — ну-ну!

Заметив, что человек-мужчина начал моргать и в любой миг может проснуться, она встала над ним, чтобы он сразу нашел ее вымя и, прежде чем снова закричать, сперва бы напился.

Перевод С. Шлапоберской

УХО ДИОНИСИЯ И ДРУГИЕ РАССКАЗЫ

ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ УТРЕННЕЙ ЗАРИ

Гомер, «Гимн Афродите», 219–239

Эос, богиня утренней зари, спала однажды с Аресом, с которым рано ли, поздно ли, но доводится спать каждой розовоперстой.

Афродита застала ее врасплох.

Конечно, то, чем они с Аресом занимались, было в ее глазах делом священным, что правда, то правда, но ведь Арес-то в конце концов был ее мужем. И Афродита покарала Эос, обрекши ее жаждать любви смертных так, чтобы желание отдаться им перевешивало всякий стыд.

Произнесено проклятье было той же ночью, и Эос над ним посмеялась. Как-никак мужем ее был титан Астрей, которому она родила утреннюю звезду да четыре ветра, бороздивших воздушный океан, и такого мужа ей за глаза хватало. Что до Ареса, так ведь он был неизбежным для всех исключением, и памяти о нем ей теперь хватит надолго.

Но вот пробил час, когда пора было будить День, а Ночи указывать путь за море, и Эос стала спускаться с горы восвояси; тут-то, на склоне, под фиговым деревом, она и увидела спящего пастуха. Укрывшись одеялом, он лежал на животе, слегка подтянув ноги, уткнувшись лицом в локти.

Его беспомощность была так трогательна.

И она не устояла от искушения скользнуть под него.

Эти шершавые и сухие, как рога, руки, оливковая кожа, запах пота, ах…

А он спал и утомился во сне и, счастливо облегченный, проснулся в красном сиянии всех гор: то растекалась по ним краска стыда Эос.

Разбудив День и проводив Ночь, она заперлась в своей светлице и горько заплакала из-за двойного своего унижения, ибо все случившееся казалось ей постыдным, а стыд — сладким. Ночью она раззадорила Астрея, чтобы он ее насытил, а утром избрала другой путь, но и на сей раз ей встретился юноша. Его открытые губы, беззащитная грудь… Охотник, превратившийся в дичь, — она легла к нему. Запах чеснока и винного перегара, под ногтями запекшаяся кровь… Он проснулся в смятении — горы кругом пылали.

И так каждый раз кто-то новый, утро за утром, новая нечистая плоть, новая нежность. О, как прекрасно это погруженное в сон несовершенство! Она стала избегать мужа — к его вящей радости: они казались друг другу холодными и навязчивыми одновременно. Он взялся доставлять известия звездам, а на обратном пути заглядывал к пылким и податливым нимфам, селившимся в прибрежных камышах, — на Пенее, на Скамандре, на Ниле, повсюду.

Его отсутствия она не замечала.

Не раз, гонимая муками срама, собиралась Эос к Афродите — умолять ее снять проклятье, но всякий раз передумывала, не решалась. О, это сладкое проклятье!

Долгое время ей удавалось ускользать неопознанной, но вот однажды утро встретило ее в объятьях Титона, одного из пятидесяти сыновей могучего в чреслах царя Трои. Каждый из принцев почивал в собственных покоях, но у Титона был любимый брат Ганимед, впоследствии снискавший такую славу, и их кровати разделял лишь полог из льняной ткани. Кое-кто утверждает, что они были близнецами. Заслышав стоны брата, Ганимед проснулся и бросился к нему, успев застигнуть убегавшую Эос.