Избранное

— Я думаю, — брюзгливо сказал он, — что ее написал Малвени. Я как-то здорово его раскатал в своей колонке. А уверенности все-таки нет. Вот в чем вся пакость! Ему б ума на такое не хватило. — Он глянул на меня из-под ресниц. — Слушайте, а это часом не вы?

Я расхохотался и сказал ему, что еще не читал книги. Я, конечно, купил ее (что было неправдой) и собирался прочитать (что опять-таки было неправдой).

— А то, может, это пьянчуга Кэссиди, — сказал он. — Этот тип затаил на меня злобу после того, как я написал, что его выступление в парламенте отличалось исключительной трезвостью. — Он тихонько рассмеялся. — Все, конечно, поняли, что я хотел сказать. Как по-вашему, мог это быть Кэссиди?

— Айки, с тем же основанием вы можете подозревать еще с дюжину знакомых.

— Я могу подозревать кого угодно, — прорычал он. — Кого угодно! Черт подери! Уж если мне нужно что-то кому-то сказать, так я говорю это прямо в лицо. Зачем играть в прятки? — Он придвинулся ко мне и зашептал: — Мне вот что пришло в голову — может, это тот рыжий сукин сын из «Олл Соулз Клаб». Он вообразил почему-то, что я против церковников. Тогда как… — он гоготнул, — вовсе это не так. Самое забавное, что я совсем не против.

— Ну скажите на милость, — спросил я строго, — какое отношение может иметь антиклерикализм к лошадям?

Он яростно заскреб в затылке, застонал и замотал головой.

— Как знать! Когда речь заходит о религии, у ирландца мозги сдвигаются неизвестно куда… Скажите, вы когда-нибудь слышали о процедуре, именуемой «Представление суду доказательств по делу»?

Тут только до меня дошло, как больно он уязвлен.

— Не собираетесь ли вы обратиться с этим в суд? Это было бы идиотство!

— Слушайте! Мне в высшей степени наплевать, какие гадости про меня говорят, но мне необходимознать, кто это написал. Если я не обнаружу автора, я буду до конца жизни своих лучших друзей подозревать.

— Ну что ж, — сказал я, допивая свой стакан и вставая. — Ни пуха вам, ни пера!

Пару дней спустя я увидел его на О’Коннел-стрит. Он двигался мне навстречу, сияя радужной улыбкой.

— Я напал на след! — закричал он еще издали. — Чутье меня не подведет… — Он затараторил, и я успел сообразить, о чем идет речь, пока он объяснял мне, что ему удалось заколотить дружбу с девицей из редакции «Сан». — Никто из тех, кого я подозревал, неповинен в этом. Знаете, кто, по-моему, написал статью?

— Бог его знает. Да по мне, хоть бы вы сами.

Он бурно расхохотался:

— Вот это была б реклама, если бы я мог объявить себя автором! — Но тут же взгляд его посуровел. — А ведь они вполне способны сказать, что это я. Если бы рассчитывали, что им поверят. Нет! — Он схватил меня за руку. — Это женщина написала. И как я сразу не догадался по словарному составу!

— Кто же она?

— Не знаю, — грустно признался он.

— Так что же вы говорите…

— Мне это во сне приснилось. Я так и вижу ее длинную, узкую костлявую руку, сжимающую карандаш, которая высовывается из-за красной занавески. И золотой браслет на запястье запомнил.

— А вы не отдернули занавеску, чтобы посмотреть, кто там?

— Уж я дергал, дергал, — горячо заверил он меня. — Господи, да я всю ночь напролет только тем и занимался.

— Видно, занавес был железный, — с горечью предположил я. — Бросьте вы это дело, Айк, а то еще свихнетесь.

Он вцепился обеими руками в поля шляпы и нахлобучил ее на глаза, словно устраняясь от мира.

— И свихнусь! — заорал он так громко, что прохожие стали оборачиваться. — Да, я спячу, рехнусь, тронусь рассудком, если не узнаю, кто написал этот гнусный пасквиль!

— Послушайте, — взмолился я. — Ну какое это может иметь значение? Никто, кроме вас, об этом и не помнит. Дело прошлое, и не о чем больше говорить. Ну и потом, даже если вы вдруг выясните, кто написал статью, что вы сможете предпринять?

Он сложил руки на груди и посмотрел вдоль О’Коннел-стрит — так Наполеон обозревал Атлантический океан с острова Святой Елены.

— Я бы написал на него эпиграмму. О, я б из него котлету сделал, места живого б не оставил. Если уж на то пошло, — он подмигнул мне, — я это уже сделал. На днях сел вечером и сочинил десять эпиграмм на десять человек, которые, на мой взгляд, могли бы написать ту статью. А может, я возьму да и опубликую их все скопом, а если кто примет какую-нибудь на свой счет, что ж, на здоровье!

И прежде чем я смог остановить его, он успел громовым голосом продекламировать четыре ядовитых четверостишия об «Ирландских бардах и горе-критиках». Я взял его за руку.

— Айк, вместо одного врага, вы наживете десять. Зайдем-ка лучше в бар. Позвольте мне поговорить с вами, как отец с сыном.