Избранное

На поплавок прыгнула лягушка. Хватанула его ртом, подержала немного и выпустила. Оперлась на поплавок передними лапками и лениво зажмурилась. Что-то серое шлепнулось на нее сверху. Это была другая лягушка, гораздо больше первой, Маленькая вместе с поплавком ушла под воду, но поплавок снова вынес ее на поверхность. Стрекоза протрещала совсем близко от них — они ее не заметили. Они были поглощены своими заботами.

Старик наблюдал за лягушками. На его поплавке они предавались любви. Потом большая уморилась и поплыла к листу мать-и-мачехи. Вода покачивала лист, и любовник забрался на него, чтобы отдохнуть. Но он не заснул. Маленькая снова начала играть с поплавком. Старик вспомнил, что, когда его односельчане видели маленькую ростом женщину, они качали головой: «Маленькая, говорите?.. Лягушка тоже маленькая!»

А стрекозы были еще меньше, но и они занимались любовью. Он видел, как они летят, сцепившись спинками; они спешили получить свое, прежде чем их съедят лягушки, и предавались любви на лету, носясь над рекой.

На лице старика заиграла улыбка. Ему показалось, что не только у реки пахнет мятой; вся природа пахнет дикой мятой, как тогда, у ольхи. И свежевыстиранным бельем.

Он попытался вспомнить, в каком году это было. Должно быть, давно. Но он и сейчас ясно видел старенький поезд и линию, построенную итальянцами. Видел он и будку путевого обходчика, перед ней — самого обходчика, а рядом с ним — белую козу с выменем, свисавшим до земли. Филипп возвращался из Америки и ждал, что его будут встречать. Но его никто не встретил.

Его жена — она сказала ему об этом по дороге — ждала его возле паровоза. Она первый раз видела поезд, и, когда воздух содрогнулся и зазвенел, у нее задрожали ноги. Она думала, что Филипп сойдет с паровоза. Но оттуда показался только чумазый кочегар в грязной куртке, да и тот не собирался слезать. «Эй, парень! — спросила она его. — Вы человека из Америки не везете?» — «Погляди сзади!» — сказал: кочегар. Она сделала несколько шагов вдоль раскаленного железа, которое шипело и выдыхало пар, и остановилась перед первым вагоном. Это был обычный товарный вагон, набитый скотом. Коровы смотрели на нее через решетки и мычали. Филиппа там не было.

Тут Филипп увидел кого-то испуганного и побледневшего перед вагоном со скотиной. Жена?.. Его усы укололи ей щеку, а она, обмирая, прижалась к его жилету. Он был без пиджака, в жилете, в остроносых черных полуботинках и при часах «Лонжин» в кармане, прикрепленных цепочкой. Потом они шли по дороге, ведущей в седо, жена его перестала краснеть и, улыбаясь, семенила с ним рядом. А там, в стороне, была река — эта самая, — и деревья на берегу ее, отбрасывая густую тень, манили в укромные уголки, где можно было лечь. Рай, да и только. Дикая мята цвела и, когда они ее мяли, источала свои терпкий, упоительный аромат. А на ней все было стираное, чистенькое, издававшее легкий запах деревенского мыла. И от нее самой пахло мылом — и пока она лежала, и когда потом оглаживала смятые юбки.

После них мята долго расправляла пушинки своих синих цветов.

Старик все еще улыбался, когда ему случалось вспоминать об этом, и теперь оглянулся по сторонам — не видит ли кто. Рукой он стер улыбку с лица, но не был уверен, что улыбка исчезла, и провел рукой по губам еще раз. Он, как ребенок, стеснялся этих воспоминаний.

Маленькая лягушка покинула пробковый островок и поплыла ко дну. У нее были очень красивые лапки, и плыла она красиво, вытягивая их до отказа.

Старик услышал вздох далекого выстрела. Верно, горбун. Он мог бы стрелять птиц и не беря с собой собаку. Люди не страдают милосердием, — любил говорить поп Николчо, пьяница. Горбун мог бы пощадить пса — лапы у него совсем отнимались — и не тащить его с собой.

В сущности, собака не могла пожаловаться на хозяина. Она инстинктивно почувствовала его мрачность и, чтобы рассеяться, поспешила заняться подвернувшимся сусликом. Но суслик оказался слишком шустрым для ее старых мускулов, и она только выдохлась, так и не сумев утолить голод. Не удалось ей и вытянуть его из норы, хотя она очень старалась и хорошо помнила, что когда-то делала это с легкостью и, вытащив на ослепительный свет солнца мохнатых зверьков, одним ударом лапы вспарывала им брюхо. Тогда она дотащилась до конопляника у реки и улеглась там в тени. Запах конопли отгонял мух, тут можно было бы поспать. Но она опять обманулась в своих ожиданиях, сон ее не был покоен, ее бедное сознание раздирали все одни и те же видения. Она скулила от страха и страдала от старости и болезни, от холодной мрачности горбуна. Собаки обычно первыми чувствуют приближение землетрясений, и сейчас чутье подсказывало ей — даже во сне, — что близится беда.