— Однажды мы с волком, — рассказывал лис, — заблудились в заброшенной долине, где увидели мрачную пещеру. Изегрим опять еле ноги тащил от голода и никак не мог наесться досыта. Поэтому я хотел заглянуть в эту пещеру — не найдется ли там чего пожрать. Я проскользнул туда, но мне тут же захотелось вернуться обратно — там оказалось множество премерзейших тварей, каких мне когда-либо доводилось видеть. Это было потомство мартышки, а сама мартышка лежала в своем логове и храпела, и кто бы ее увидел, мог подумать, будто передним сам черт. Черная, в пасти длинные клыки, лапы с драконьими когтями и длинный хвост — поистине, так мог бы выглядеть и черт! Ее выводок был по уши обмаран дерьмом и окутан облаком ужасающего смрада.
Но раз уж я угодил в такую компанию, то сделал вид, будто передо мной сплошь прелестные ангелочки. Старую мартышку я называл своей тетушкой, а ее детей — моими миленькими кузенами. Я им льстил, какие, мол, они красивые и умные, даже отведал их пищи, когда они меня к этому принудили, — покорно глотал все, что они ставили на стол.
Потом я попрощался с ними и поспешил выбраться наружу, где меня уже с нетерпением поджидал волк.
— Нашел ты что-нибудь съедобное, братец? — воскликнул он, завидев меня, а я ответил:
— Съедобного сколько угодно, дорогой Изегрим. Входите спокойно в пещеру, только постарайтесь вести себя правильно.
— Как это — вести себя правильно? — спросил волк, а я на это сказал:
— В этой пещере живет одно благонравное семейство, которое больше всего на свете ненавидит лесть. Поэтому напрямик режьте им правду-матку, и вас отменно угостят!
Итак, волк вошел в пещеру, и вскоре я услыхал его вой. Он обозвал мартышек мерзкими, вонючими чертенятами, тогда они на него набросились, искусали и исцарапали, и он только чудом ушел живым от их клыков и когтей.
— Вы в самом деле великий грешник, Рейнеке, — заметил барсук.
— Это я знаю, — ответил лис.
— Вы великий грешник, дядюшка, — повторил барсук, — но я готов дать вам отпущение. Скажите мне только: неужто вам и впрямь необходимо было совершить такое чудовищное злодеяние, как ваш поступок с Лампрехтом-зайцем и бараном Беллином?
— Поверьте, племянник, — резко сказал Рейнеке, — в наши дни пробиться в жизни можно только с помощью зла.
Лампрехт был жирный, а я голодный, стало быть, я должен был убить Лампрехта и сожрать. После этого мне нужен был кто-нибудь, на кого бы я мог свалить вину за смерть зайца; стало быть, Беллин был обречен. Господа при дворе желают мне погибели, стало быть, я должен им показать, с кем они имеют дело!
Послушайте, племянник, — продолжал Рейнеке внушать барсуку, внимательно его слушавшему, — времена ныне скверные и, чтоб не пропасть, надо применяться к обстоятельствам. Разве сильные мира сего поступают иначе? Прелаты, люди, близкие к папе, подают наихудший пример. Наш король, лев Нобель, грабит и убивает без зазрения совести, а то, чего он не добывает охотой сам, он поручает доставить себе на стол медведям и волкам, всяким браунам и изегримам. Никто не делает того, что справедливо, никто не говорит того, что правдиво; ради ничтожной выгоды судья выворачивает право наизнанку, отпускает виновного и осуждает безвинного. Власть имущий, и первым наш король, любит лишь тех, кто ему поддакивает, кто ему что-нибудь приносит и его обогащает, короче: чем кто-то могущественнее, тем подлее он поступает, а чем подлее кто-то поступает, тем могущественнее он становится.
Так живут великие мира сего, но когда бедняга Рейнеке стащит курицу, то все бросаются на него и орут: «Повесить его, он вор!» Да, племянник, так у нас водится: мелких воришек вешают, а крупных не только оставляют на свободе, но и дают им управлять замками, деревнями, городами, даже целой страной! Ну, а раз дела обстоят так, племянник, то как бы я мог остаться добродетельным, даже захоти я этого?
Нет, дорогой друг, пусть я иногда и раскаиваюсь в том или ином своем поступке, это длится недолго — как погляжу опять на ход вещей, так перестаю испытывать раскаяние. Ибо мир полон фальши, неверности, лжи, предательства, раздоров, воровства, клятвопреступлений, грабежей, убийств и пожаров. Лжепророки ходят среди людей и сбивают их с толку: зло выдается за добро, добро — за зло, надо всем властвуют деньги, и мир день ото дня становится хуже.
Кто произошел от богатых и влиятельных родителей, имеет большой вес, пусть бы сам он был полнейшим ничтожеством. Кто, однако, родился от людей мелких, может вести самую добродетельную жизнь — он все равно останется жалким бедняком, с которым каждый волен обходиться, как ему вздумается! Попы должны быть самыми праведными в согласии с их учением, а они бесчинствуют хуже всех. Они должны подавать бедным, а они вырывают у тех изо рта последний кусок хлеба. Они должны быть примером добра, а они — пример зла. Таков этот мир, как бы я мог быть иным?
Так говорил лис. Но барсук сказал:
— Дорогой дядя, пусть даже мир плох, но вы не должны подражать другим, вам надо в добрых делах быть первым и подавать пример благородства!