Избранное

Для простых смертных приближение войны еще не было заметно — папа Римский спрятал свой карающий меч в ножны и продолжал спокойно раздавать благословения, последние князья разгуливали в своих коронах, и никто не мешал парламентам разных стран и Лиге Наций воссылать к небесам свое пустословие. Однако спрос на танкеры увеличился, принял характер крика о помощи, который вызывал панику, по крайней мере у нас на рынке. Во всех портах мира за танкерами охотились, как за оленями в лесу, как старатели охотятся за золотом. Но я все еще не мог поверить, что из кукольной комедии, затеянной Боорманом, выйдет что-нибудь путное. Хотя подписанный договор был у меня в кармане, тепленький, как трепещущее сердце, хотя сам Боорман в свое время покинул нас с таким видом, как уходят каменщики со своим инструментом, уложив последний камень, я был не способен испытывать блаженство, которое дается только уверенностью. Что и говорить, сработано все это было великолепно, не хуже творений самого создателя, но у меня перед глазами все стояло чудовищное объявление в «Газете торгового флота», которое выглядело среди ее строгих столбцов тал же дико, как, скажем, свинья в английской палате лордов. Так продолжалось до тех пор, пока я не получил от де Кастеллана известие, что время пришло и его любимица на следующей неделе должна покинуть Францию.

Конечно, в тот солнечный день, когда «Жозефина» вышла в открытое море, я был в Марселе. Она воистину была прекрасна в светло-сером свадебном наряде, с красно-белой полосой на черной трубе: для эмблемы только что появившегося на свет «Пароходства Джека Пеетерса» я выбрал цвета Антверпена.

Счастливый папаша в галстуке с жемчужиной и с бриллиантом на пальце передал мне телеграмму из Брюсселя: «Счастливого плавания застрахуйте всех возможных случаев».

— Вот кто никогда не теряет голову, — констатировал де Кастеллан с восхищением.

Он сам марселец, так что ему без труда удалось собрать на этот рейс команду, состоящую из десятка темнокожих парней — для однодневного перехода больше не надо. Пятеро в одних трусах сидели, болтая ногами, на перилах палубы. Под аккомпанемент ударов пятками о фальшборт они пели в два голоса на мотив популярной песенки:

Ах, как грудь у нее мала!
Жозефина! Жозефина!
Из Марселя она ушла,
Ничего с собой не взяла.
Ах, как грудь у нее мала!

Квинтет замолк, когда шестой, который в отличие от них был одет и носил на голове кивер времен санкюлотов, двинулся по сходням навстречу нам и приветствовал нас так торжественно, будто принимал русского царя.

Де Кастеллан представил нас друг другу: «Познакомьтесь — это владелец судна, а это капитан». Я сказал, что мне очень приятно.

— Они удивляются, что мы плывем без груза, — заявил флибустьер, ткнув пальцем себе за спину. Он усмехнулся и подмигнул, будто догадывался, что «Жозефина» просто-напросто удирает. Но тысяча франков, которую он мог по своему усмотрению разделить среди команды, сразу рассеяла его подозрения. Он пригласил нас на борт. Согласно ритуалу, он обошел с нами корабль, потом торжественно провел в свою каюту, где сидел, обливаясь потом, темнокожий господин в расстегнутом сюртуке.

— Добрый день, господин де Кастеллан.

— Добрый день, господин Массильи.

Они стали с воодушевлением трясти друг другу руки, как принято в благодатном Марселе.

Это оказался помощник начальника порта. Он привез свидетельство, что за «Жозефиной» не числится долгов и она свободно может отплывать. Капитан предложил нам всем по пол-пинте зелья, которое Массильи, судя по всему уже здорово хлебнувший, называл кальвадосом. На меня оно подействовало, как серная кислота, — я чуть не задохнулся.

— Отличная посудина, — заявил Массильи, — чертовски славная посудина! Да-да! Корабли приходят и уходят, но этот больше не вернется. Желаю удачи, господин де Кастеллан. — И чтобы не совсем уж игнорировать владельца — истый марселец не может быть невежлив, — он обратился ко мне: — Потеря для Франции, но прекрасное приобретение для бельгийского флота. Массильи поздравляет вас, сударь!

Он повторял, что находит корабль отличным до тех пор, пока де Кастеллан не сунул ему в руку нечто, сразу же исчезнувшее у него в кармане. Пропустив еще стаканчик и бросив нам бесцеремонное «ну пока, господа», Массильи скрылся.

Де Кастеллан прослезился, когда я вынул из саквояжа новенький трехцветный бельгийский флаг, только что купленный в Париже, — сейчас этот флаг взовьется над его четырьмя миллионами, посылая последнее «прости» французскому налоговому управлению.

— Да здравствует Бельгия! — сказал наш капитан, встав по стойке «смирно» и отдавая честь флагу.

Не хватало только фанфар. Но я исправил это упущение тем, что, когда «Жозефина» отвалила от причала, напевал про себя «Брабантский марш». Итак, свершилось!