Избранное

Свое приглушенное пение он дополнял жестами, изображавшими всю историю брака своих знакомых: ухаживания влюбленного, сопротивление, а затем согласие невесты, вмешательство ее матери и, наконец, зримые последствия любви; вдобавок он имитировал еще собачий лай и кукареканье. Кукареканье ему не очень удалось, потому что он не решался издавать достаточно громкие звуки.

Когда он умолк, Хендрикс попросил его исполнить также французский вариант песенки, и тогда Лауверс снова завел:

Вы недаром, говорят,
Полстолетия подряд
Пересудам вопреки
Жили, словно голубки.

Неожиданно он умолк и застыл на месте, будто прислушиваясь к чему-то.

— Давай, давай! — стал подзадоривать его Хендрикс, уверявший, что самое потешное еще впереди.

— Вы ничего не слышите? — прошептал Лауверс.

В ночной тишине действительно раздался такой скрип, будто кто-то спускался по лестнице, а затем послышался крик: «Карел!»

Даже труба иерихонская и та не заставила бы нас проворнее вскочить с места. Выйдя из комнаты Дирекции, Боорман зашептался в коридоре с какой-то фигурой в белом платье, на мгновение мелькнувшей в дверном проеме.

Он задавал вопросы, за которыми следовали пространные объяснения его собеседницы. Это было смиренное бормотание, напоминавшее молитву; в конце концов его прервал громкий возглас Боормана:

— «Кортхалс Четырнадцатый!»

Мгновение спустя Боорман разразился жутким смехом и, несколько раз воскликнув: «Забальзамировать! Набальзамировать!», вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Нам, пожалуй, лучше уйти, не правда ли, господин директор? — спросил Хендрикс, которому было явно не по себе.

— Нет, оставайтесь здесь, — сказал Боорман. Он стоял, скрестив руки на груди, и взгляд его был устремлен вперед, словно он силился что-то рассмотреть.

— Господин де Маттос, — внушительно проговорил он после небольшой паузы, — меня пытается облапошить один тип по фамилии Кортхалс, живущий в Генте и заграбаставший труп моей свояченицы. Сегодня утром моя жена отправилась навестить сестру. Я не знал, что бедняжка так близка к смерти, иначе я тоже поехал бы к ней. Однако моя жена приехала слишком поздно. А поскольку она хотела вернуться домой сегодня же, она вверила покойную заботам Кортхалса. Жена хочет, чтобы ее единственная сестра была похоронена здесь. И потому она поручила Кортхалсу сделать все необходимое, понимаете, все,не уславливаясь о цене даже после того, как этот тип упомянул о «бальзамировании». «Он специалист», — говорит она. Представьте себе, что кто нибудь закажет у меня десять тысяч экземпляров «Всемирного Обозрения», а вопрос о цене оставит на мое усмотрение… Он должен сначала забальзамировать труп, а затем доставить его сюда на моторизованном катафалке «Кортхалс Четырнадцатый». Понимаете ли вы, что это означает, де Маттос?

Я ответил, что четко представляю себе всю опасность ситуации, и это соответствовало истине, но Боорман не слушал меня — он стоял, погруженный в свои мысли.

— По закону, — размышлял он вслух, — владелец любой вещи или имущества имеет право потребовать от любого держателя — а следовательно, и от Кортхалса — ее возвращения в первоначальном виде. И такое требование должно быть немедленно удовлетворено.

Пока он обдумывал свои собственные слова, лицо его на мгновение просветлело, а затем сразу же помрачнело.

— Но держатель, — продолжал он, — имеет право потребовать возмещении затрат на сохранение и обработку вещи, способствовавшую улучшению ее качества. И если это проклятое бальзамирование никак не улучшит качества, то, с другой стороны, оно, безусловно, способствует сохранению вещи.

Он вытер пот со лба и принялся шагать по комнате взад и вперед, бормоча себе что-то под нос.

— Вам ничего не приходит на ум? — спросил он, обернувшись ко мне. И, не дожидаясь ответа, сказал: — Господа, я позвоню хозяину фирмы и попытаюсь отменить бальзамирование и перевозку на «Кортхалсе Четырнадцатом». Если только он не бросит трубку и я успею сказать ему, что не потерплю всех этих его махинаций, то с меня взятки гладки, а уж он с досады будет визжать, как свинья. Но надежда на это невелика. Я на его месте просто не снимал бы трубку. Но так или иначе, мне нужны свидетели, которые впоследствии смогут подтвердить, что я действительно в их присутствии отменил заказ.

— Вам понятно, о чем тут речь? — резко спросил Боорман, увидав, что Лауверс рассеянно смотрит по сторонам.

— Все понятно! — ответил Опенок.

— Итак, — продолжал Боорман, — за дело! Де Маттос, прижмите эту штуковину к уху и слушайте, как у мерзавца на другом конце провода душа с богом разговаривает!

Порывшись в телефонной книге, он сел рядом со мной, вызвал центральную станцию и закрыл глаза.

— Брюссель, — ответил гнусавый голос.

— Гент! — рявкнул Боорман, лязгнув зубами на аппарат, как собака на кость.

Послышалось какое-то бульканье, затем шум, как от морского прибоя, а потом адский грохот и треск.

— Фабрика, — тихо сказал Боорман, когда я вздрогнул.