Избранное

Амтман кашлянул чуточку нетерпеливо и продолжал:

— Ну и затем еще одна вещь, чтобы уж выложить все до конца: Мортенсен, насколько я понимаю, ведет… как бы это сказать… неупорядоченную половую жизнь, имея связь со случайными особами женского пола. Но повторяю, все это я тебе рассказываю только затем, чтобы ты не оказался совсем неподготовленным.

Эстерманн продолжал кивать, глядя на зятя ангельски ясным и кротким взором, и амтман со смехом добавил:

— Знаешь, прихвати-ка ты с собою графа. Это не помешает — на тот случай, если бы дело приняло нежелательный оборот. Граф Оллендорф — он ведь здоровяк! Кстати, он и дорогу знает. У него же есть довольно странные знакомства в городе. Поскольку он… «увлекается этнографией», как он это называет. Гм.

Амтман и министр слабо улыбнулись, снисходительно, нисколько не злорадно, скорее, даже с легким одобрением, короче, так, как в обществе улыбаются, подсмеиваясь над вертопрахом благородного звания.

Граф согласился проводить министра в Бастилию. По дороге он, по обыкновению беспечно, рассказывал разные разности о Мортенсене, которого знал лично и с которым ему, как он сказал, случалось вести презанятные дебаты. Ведь Мортенсен блестяще одаренный человек и, несмотря на все превратности судьбы, отнюдь не повесил голову.

— А что, к вину он очень пристрастился? — печально спросил Эстерманн.

— О-о. — Граф замялся. — Ну, выпьет иной раз, как водится в этих широтах. Да вы не думайте, что он отъявленный драчун и пьяница, экий вздор, ничего подобного. А то, что он с Атлантой живет… так боже ты мой, Атланта во многих отношениях клад, а не баба, и наружностью совсем не дурна. Ведь это в некотором роде замечательно, что она так привязана к Мортенсену и поддерживает жизнь и в нем, и в его несчастной слабоумной дочери. Перед ней шляпу надо снять! Что было бы с Мортенсеном, если б не она!

Эстерманн остановился и удрученно откашлялся:

— Но скажите, дорогой мой, ведь Мортенсен… не живет на счет этой женщины? Или же?..

— Помилуй бог! — засмеялся граф. — Мортенсен вам не альфонс, как вы могли подумать? Право, он такой же честный человек, как и мы с вами! И пропитание себе добывает вполне благопристойным способом: частными уроками да службой в библиотеке. А кроме того, он еще и астроном, ей-богу, у него на чердаке стоит какой-то мудреный телескоп. И музицирует он прекрасно. И потом еще работает над своим сочинением.

— Что же это за сочинение такое? — спросил Эстерманн, вкрадчиво понизив голос.

— Да видите ли, тут у Мортенсена толку не добьешься, молчит. Но сочинение философского свойства, религиозно-философского.

Эстерманн кивнул, и в глазах его появилось осторожное выражение:

— Угу, угу. Ну а я, как вы знаете, немного знаком с Мортенсеном по студенческим годам. Некоторое время мы оба жили в коллегии Регенсен. Красивый был парень, высокий. Из крестьян, кажется, да. Ютландец. Слышно было по выговору. И такой, знаете… буйноватый. Однако притом кавалер хоть куда и весьма женолюбив, как я себе представляю.

Эстерманн говорил вполголоса, медленно подбирая слова, беспрестанно моргая и покашливая.

— Он ведь, помнится, был обручен с одной весьма очаровательной девицей. Из высшего общества. Прекрасно образованной. Кажется, из еврейской семьи, да. Но потом все расстроилось. И как будто это она… увлеклась другим, как говорится. А затем… да, в какой-то момент Мортенсен совершенно исчез из виду. И вдруг, стало быть, к моему удивлению, выясняется, что он обосновался здесь. Скажите, а что у него была за жена?

Жена? Об этом Оллендорф как-то никогда с Мортенсеном не говорил. В голову не приходило.

— Ну а сколько же лет этой его слабоумной дочери?

— Да что-нибудь лет семь или восемь.

У Эстерманна округлились глаза.

— Бедный Мортенсен, ему, должно быть, очень тяжело, — сказал он. — Очень, очень тяжело.

Прошло некоторое время, прежде чем магистр Мортенсен несколько оттаял. Приход министра по делам культов Эстерманна явился для него сюрпризом. Правда, узнав о прибытии министра в здешние края, он вначале и сам допускал возможность того, что Эстерманн нанесет ему визит. Он даже в полемическом пылу заранее рисовал себе их встречу. Но потом он об этом забыл и, собственно говоря, полагал, что министр давно уже убрался восвояси.

И вдруг Эстерманн здесь, перед ним, сидит на диване, никуда он не уехал. Доктор богословия Кр. Фр. Эстерманн, министр, викарий, без пяти минут епископ. Среди всего этого хаоса. Да уж, хаос в башенной комнатушке был ужасающий… Спички и коробки маленькой Вибеке разбросаны по всему полу, швейная машина Атланты, заваленная всяким тряпьем, возвышается на письменном столе рядом с двумя немытыми кофейными чашками, у одной из которых к тому же отбита ручка, а в воздухе все еще плавает чад от рыбных котлет.

И посреди этого ералаша он стоял и играл на альте возле старого, сломанного и перевязанного шпагатом нотного пюпитра, когда к нему вдруг пожаловали гости. Обычно здесь и не бывает такого беспорядка, Атланта ведь не неряха, Совсем наоборот. Но день субботний, после обеда, ну и…