Избранное

Вскоре после первого посещения он снова наведался к Уре и пригласил старуху вместе с девушкой в Бастилию выпить чашечку кофе и послушать музыку!

Но нет — Корнелия не хотела и слышать об этом. В совершенном смятении она беспокойно ерзала на скамье, и никакие уговоры не помогали. Корнелиус так и ушел ни с чем, раненный в самое сердце. Но образ девушки по-прежнему стоял у него перед глазами: ее ясное и робкое лицо, большие глаза с их сверхъестественным взглядом, хрупкая фигурка и пышные светло-пепельные волосы. Он томился неукротимым желанием поближе узнать это существо, стать нужным Корнелии, взять ее под свою защиту, посвятить в таинства музыки, заполнить мрак ее существования звуками и гармониями.

И вот однажды ему пришла в голову идея взять свою виолончель и пойти поиграть для нее прямо у Уры в доме. Может, это и глупо, но он не видел другого выхода.

— Я тут шел мимо, — запинаясь, солгал он, — и подумал, может, Корнелии… раз она так любит музыку?

— Ах ты, добрая душа! — растроганно сказала Ура. — Спасибо тебе, огромное спасибо, но только, право, это уж слишком!

Корнелиус сел и стал настраивать инструмент. У девушки был такой вид, будто она до смерти перепугана, она буквально сжалась в комочек, а когда Корнелиус заиграл — это был «Танец блаженных душ», — то она, к его ужасу, разразилась слезами.

Он остановился и сказал боязливо:

— Может… может, напрасно я так… не спросясь у нее?

Ура слегка замялась, потом решительно махнула рукой:

— Да ну, чего там, Корнелиус, играй дальше!

Корнелиус, расстроенный, продолжал играть. У него все странно плыло в глазах, девушка рыдала, черная нотка тревожно металась по комнате, подбегала и терлась о его ноги, и ему вдруг припомнилась известная картина: Бетховен играет для слепой девушки. На мгновение его поступок показался ему непростительной дерзостью, захотелось бежать отсюда без оглядки, но он заставил себя доиграть мелодию до конца.

Корнелия перестала плакать, только судорожно всхлипывала, как маленький ребенок, беззащитный и растерянный. Корнелиус в полнейшем замешательстве засунул виолончель в чехол и попытался перевести все в шутку:

— Ну вот, я просто по пути сюда завернул, подумал, может… так, ради развлечения…

— Конечно, плохо ли, такая красивая музыка, верно ведь? — досадливо обратилась Ура к Корнелии.

Девушка не ответила, лишь испустила глубокий и протяжный вздох.

— Еще раз большое тебе спасибо, — с сердечным рукопожатием сказала старуха. — Подай же руку, Корнелия, да поблагодари!

Корнелия нерешительно протянула ему свою теплую руку и движением головы, с закрытыми глазами, откинула назад пышные волосы. Лицо у нее было красное и заплаканное, Корнелиусу было от души ее жаль, и он обхватил тонкую ручку обеими своими ладонями.

Ура вышла следом за ним, и они постояли на Большом Камне.

— Она… ей как будто бы вовсе и?.. — сокрушенно прошептал Корнелиус.

— На нее иногда находит, — старуха сморщила нос, — да и что с нее взять, дитя ведь еще, ну и одно к одному… — Ура протяжно, нарочито безнадежно вздохнула. — Потом, как-никак, сердечко-то девичье… чуточку влюбленное, как у всех молодых девушек.

— Какое-какое?.. — горячо переспросил Корнелиус.

Ура неопределенно помотала головой и ответила уклончиво:

— Ну, сам понимаешь, она же никого не видит, нигде не бывает, а тут приходишь ты, Корнелиус, и переворачиваешь все вверх дном!..

Она грустно улыбнулась и пожала плечами:

— Да что уж, бедняжка оттого, верно, и плачет: чувствует, что ей-то надеяться не на что.

У Корнелиуса опять поплыло в глазах, язык прилип к гортани, и прошло некоторое время, прежде чем он смог нормально изъясняться:

— Как это не на что надеяться? — Он прерывисто рассмеялся. — Дорогая вы моя, ведь все как раз… наоборот!

Ему захотелось броситься обратно в дом и обнять девушку, изо всех сил прижать ее к себе. Но ноги его вросли вдруг в землю, их приходилось словно с корнем вырывать, чтобы сдвинуться с места.

— Как это не на что надеяться? — повторил он, судорожно стискивая костлявую руку Уры. — Ничего подобного, пусть она так не думает… вы ей скажите… скажите, я снова приду и буду для нее играть!..

Он крепко прижал к себе виолончель и, счастливый, упоенный, побрел восвояси.

Корнелиус весь пылал от пережитых волнений и нетерпеливых надежд, он чувствовал потребность отпраздновать это событие, и, встретив по пути домой Короля Крабов, он со слезами радости на глазах обнял понурого человечка и потащил с собой в «Добрую утицу», где заказал ужин на двоих. Позже к ним присоединились Оле Брэнди и Оливариус Парусник, и под конец компания перебралась в «Дельфин», где песни и вино лились рекой до самого утра.

С тех пор Корнелиус стал частым гостем в домике на Большом Камне, и, надо сказать, довольно скоро Корнелия оттаяла.

Корнелиус был наверху блаженства, все дни проходили словно в каком-то опьянении, а по ночам он часто не мог уснуть от переполнявшей его радости.