Избранное

Этот кризис лишь усугублялся тем, что, допрашивая его, судья задавал самые невероятные вопросы, вопросы, которые отбрасывали новые мрачные, двусмысленные тени в его надломленную, и без того отягощенную непосильным бременем душу.

Имеешь ли ты обыкновение ходить во сне? Часто ли твои сны отличаются живостью и походят на явь? Бывала ли у тебя белая горячка? Много ли ты размышляешь о кладах, когда находишься под воздействием возбуждающих средств? Бывают ли у тебя видения? В случае, если бы клада не было, могло бы у тебя возникнуть желание раздобыть деньги иным путем?

И доктор Маникус приходит к нему. Словно они предполагают, что он страдает какой-то болезнью. Доктор разговаривает с ним, как с малым ребенком, смотрит материнским взглядом, от которого у него мурашки бегут по всему телу.

И вот он снова предоставлен самому себе и своим сомнениям. Он думает, думает. Он томится, мечтая покончить с этим всем. Он ужасно страдает за свою жену, и он совершенно невообразимо страдает оттого, что арестованы его брат Мориц, его добрый друг Оле Брэнди и несчастный одноногий Оливариус. И судьба Смертного Кочета и Якоба Сиффа тоже немало заботит его. Он мысленно видит перед собой пустой магазинчик маленького лавочника, у него в ушах раздается дребезжание этой пустоты. Пустота звенит и в большой гостиной в подвале Бастилии, там, где прежде звучала такая чудесная музыка и где он провел счастливейшие минуты своей жизни. Пустота залегла в одиноком домишке Оле Брэнди. Пустота оглушительно гремит в покинутой всеми квартире магистра Мортенсена. Безутешные скрипки одиночества играют отчаянно, душераздирающе, виолончельное пиццикато пустоты глухо колотится в лихорадке. Его замучили кошмары и страшные сны. По временам его оковывает леденящий ужас. А сознание собственной вины пускает тем временем новые побеги, новые диковинные, болезненные побеги.

И Анкерсен приходит к нему.

Да, то ли по незнанию, то ли по недомыслию, то ли вследствие душевной черствости ему разрешают прийти. Он сидит у Корнелиуса с отеческим видом, поет ему в утешение псалмы, читает вслух из Книги книг, внушает, дескать, все то, что сейчас происходит, — это на благо ему самому.

— Ты вел неправедную жизнь, — говорит он. — Пил да гулял с так называемыми друзьями, которые в действительности были твоими врагами, играл на танцах у безбожного капитана в «Дельфине», находился в когтях у сил тьмы.

А теперь все это в прошлом, Корнелиус, настало время обновления. Теперь ты идешь навстречу душевному очищению и возрождению. Скоро ты сознаешься в своей вине. Ты ведь сам понимаешь, что поставлено на карту. Если ты один совершил свои злодеяния, Корнелиус, то, как христианин, ты не оставишь в беде своего ни в чем не повинного брата, а также остальных своих знакомцев. Если же они участвовали в заговоре, то и тогда ты можешь спасти их своим признанием, ибо, Корнелиус, тем самым ты дашь им возможность, вступив на путь чистосердечного раскаяния и искупления грехов, сподобиться царствия божия с просветленной душой и с радостной песнью спасенных на устах:

Слепой прозрел, спасен упованьем,
Глухой услышал слова Писанья,
Немой запел в святом ликованье,
Бегом побежал параличный!

Отвратительная песня действует на Корнелиуса отрезвляюще, он же все-таки музыкант. Но мысль о том, что можно спасти Морица и остальных… она поселяется в нем и пускает корни, ибо единственный бастион, который остается неколебим в сошедшую на него ночь тяжких испытаний и погибели, — это его доброе сердце. Корнелиус не гигант духа, он всего лишь несчастный дилетант в жизни, как и в искусстве, но сердце его скрывает в себе простое величие человека с чистой душой.

Дни бегут за днями, и Корнелиус достигает мертвой точки в своей душевной борьбе и приходит в состояние некоего равновесия. Раздумья его, дойдя до своей границы, движутся по кругу, как рыбы в аквариуме. Под конец у него начинает кружиться голова, ему больше невмоготу думать все о том же. И остается одна мысль: Морица выпустят, он вернется к Элиане, и они позаботятся о Корнелии. Мориц будет для нее играть. Он ведь и на виолончели умеет. А она услышит виолончель и будет счастлива. Потому что ведь любит-то она виолончель. Оле Брэнди вернется в свой домишко, Оливариус — на свой чудесный просторный чердак, Якоб Сифф — к себе в магазинчик, а Смертный Кочет — в свою столярную мастерскую. И все опять будет хорошо.

А клад — до чего же он стал безразличен ему! И если вся эта история с Матте-Гоком и волшебным сучком обман — вот и хорошо, тем лучше. И если деньги сожжены — тем лучше. И если они больше никогда не найдутся — тем лучше. С ними все кончено. Теперь начинается новая жизнь. Теперь он сможет отдохнуть.