Избранное

Врачам, если они хотели добиться успеха, тоже приходилось быть немного знахарями. Не был пустой выдумкой рассказ о том, как разбогател аптекарь из Е. Лекарства он готовил по рецепту, но, давая его крестьянину, доверительно шептал на ухо, что лекарство поможет лишь в том случае, если больной примет его в полночь, стоя в кругу, начертанном в пыли на перекрестке дорог, и, бросив палку за спину, побежит домой не оглядываясь. Для компрессов он прописывал «безмолвную воду», то есть воду, принесенную из речки безмолвно. К каждому лекарству он добавлял свои соответствующие правила употребления. Даже с шестой пусты приходили к нему в аптеку.

Ибо вообще-то люди пусты аптеки тоже чуждались. Знахари готовили лекарства сами. А медикаменты, придуманные цивилизацией в утешение человечеству, попадали в пусту чаще всего через бродячих торговцев. Дядя Шаламон торговал и мазями от различных болей, затем фаброй — мазью для ращения усов, и в большом количестве — дегтярной мазью. Но иногда узнавали мы и о некоторых всемирно известных средствах. Приходили торговые агенты и наряду с туалетным мылом предлагали только что изобретенные чудо-лекарства от болей в груди, от ревматизма и против зачатия. Мы не отставали от цивилизации. Приходили окулисты, и в их шкатулках каждый мог подобрать себе очки; приходили косметологи, после войны торговавшие преимущественно противозачаточными средствами.

Ну и чтобы закончить чем-то веселым, упомяну еще только бродячего рентгенолога. Свой аппарат он принес на собственном горбу, в огромном сундуке. С помощью этого же прибора делалась и «электризация», а также определялся «уровень крови». Тех, с кем в ходе экспериментов устанавливались доверительные отношения, рентгенолог ночью под большим секретом просвечивал рентгеновскими лучами. Злые языки рассказывали, что в рот больному он вкладывал горящую электрическую лампочку, а с другого конца заглядывал. Или это тоже, скорее, прискорбно? Так обследовал он дядю Такача и дядю Вадоца, взяв за это с каждого по четыре яйца.

16

Чужими в пусте по справедливости были нанимавшиеся на более или менее короткие сроки «месячники», сезонные работники, жнецы и деревенские поденщики. Но мы не считали их чужаками. Как только они приходили, сбрасывали с плеч кожух и связанные вместе мотыгу, косу, деревянные вилы и котелок, пуста захватывала и смешивала их с нами: мужчины называли друг друга по имени, к девушкам и женщинам обращались на «ты». Великая демократия труда и бедности мгновенно разрушала перегородки нравов и обычаев, разделявшие местных жителей и пришельцев. Не препятствием, а дополнительным стимулом доброжелательства, предупредительности и веселья оказывался и другой язык. Во время войны в пусту прислали русских военнопленных, их тоже встретили весьма приветливо, один из них даже остался в пусте насовсем. Женился и получил комнату в одном доме с дядей Сулиманом, предки которого застряли здесь явно еще со времен турецкого завоевания. Чужих, откуда бы они ни являлись, встречали в пусте как своих.

Жнецы-издольщики приходили из окрестных деревень, а «месячники» и поденщики — из комитата Ваш или из Словакии. И те и другие были из числа желлеров, но лишь поверхностный наблюдатель мог бы счесть их похожими. Разница между нижними слоями общества, на самом дне нищеты, пожалуй, еще большая, чем на верхах. Они отличались друг от друга как небо от земли, соприкасались же только в пусте во время совместного мотыжения кукурузы, совсем как аристократы и банкиры, встречающиеся в каком-нибудь нейтральном великосветском салоне.

К концу февраля один из служащих управления, обычно тот же, кто занимался и продажей скота, отправлялся в путь. Иногда он отсутствовал целую неделю: где-то в Гемере, Унге, Береге или в Боршоде он объезжал деревни, вербуя людей; те под водительством своих старших собирались в артели и, как некогда куруцы, ждали случая двинуться в более плодородные районы страны. Служащий договаривался наконец с одним из старших артельщиков и заключал соглашение по всей форме. Одновременно готовили договор и с артелью жнецов из какой-нибудь окрестной деревни. С потеплением крупный рогатый скот переводили из зимних хлевов в летние загоны. Из огромных хлевов выгребали солому и навоз. Со дня на день мы ждали «провинциалов», взволнованно гадали, придут ли те, что были в прошлом году? Иной парень или девушка осмеливались даже спрашивать в конторе, откуда, когда и кто нанят к нам в пусту на работу. Конторщики в таких случаях недоуменно переглядывались, качали головой, а какая-нибудь дородная супруга надзирателя вздыхала из самой глубины утробы: что за народ! Объяснялось же все очень просто: порой между местными и пришлыми молодыми людьми завязывалась любовь, и влюбленные не виделись по полгода.