Читаем Избранное полностью

Избранное

На первом этаже выходят окна в сад,Который низкоросл и странно волосатОт паутины и нестриженных ветвей.Напротив особняк, в особняке детсад,Привозят в семь утра измученных детей.Пойми меня хоть ты, мой лучший адресат!Так много лет прошло, что наша связь скорейПсихоанализ, чем почтовый разговор.Привозят в семь утра измученных детей,А в девять двадцать пять я выхожу во двор.Я точен, как радар, я верю в ритуал —Порядок — это жизнь, он времени сродни.По этому всему пространство есть провал,И ты меня с лучом сверхсветовым сравни!А я тебя сравню с приветом и письмом,И с трескотней в ночном эфире и звонком,С конвертом, что пригрет за пазухой тайкомИ склеен второпях слезой и языком.Зачем спешил почтарь? Уже ни ты, ни яНе сможем доказать вины и правоты,Не сможем отменить обиды и нытья,И все-таки любви, которой я и тыГрозили столько раз за письменным столом.Мой лучший адресат, напитки и плодыНапоминают нам, что мы еще живем.Семья не только кровь, земля не только шлакИ слово не совсем опустошенный звук!Когда-нибудь нас всех накроет общий флаг,Когда-нибудь нас всех припомнит общий друг!Пока ты, как Улисс, глядишь из-за кулисНа сцену, где молчит худой троянский мир,И вовсе не Гомер, а пылкий стрекулистНапишет о тебе, поскольку нем Кумир.

НА МОТИВ ПОЛОНСКОГО

В одной знакомой улицеЯ помню старый дом……И ветер занавескоютревожно колыхал.За улицею Герцена я жил и не платил,В Москве в холодном августе в трех комнатах один.Что мог хозяин вывинтил, не завершил ремонт,а сам уехал в Индию на медицинский фронт.Цвели обои в комнатах и делались белей,особенно на контурах пропавших мебелей.На кухне света не было, там газ светил ночной,я более нелепого не видел ничего.Ты приезжала к полночи со студии «Мосфильм»,я слышал, как беспомощно «Москвич» твой тормозил.Как жил я в этих комнатах, так не живу сейчас.Там был букет, обмокнутый в большой цветастый таз.Ты целовала сердце мне, любила как могла.За улицею Герцена уж обмерла Москва.В оконных отражениях и в прорубях воротмелькала жизнь, что грезилась на десять лет вперед.За плотной занавескою, прикрывшей свет и тень,уж притаился будничный непоправимый день,когда на этой улице под майский ветерокмы разошлись, разъехались на запад и восток.И на углу, где к Герцену выходит Огарев,свою обиду вечную я высказать готов —на то, что годы канули; пора бы знать нам честь,а встретимся ли заново — Бог весть, Бог весть, Бог весть!