Избранное

Он сошел с эскалатора и продолжал думать, стоя на платформе. Очередная электричка только что утянулась в черную прорубь тоннеля, и сам по себе растворился подвывающий, сиренный плач ее хода…

Коротко возник и исчез костерок, выгорающий бездымно и весело, а потом где-то далеко-далеко, за охлажденным росой седоватым лугом, — с недвижно и резко впечатанной в самую середину его белой подковой стреноженной лошади, — увидалась Михееву уж и совсем крохотная от расстояния, очень напоминающая пустой, светлый шприц церквушка… С вершинки ее и срывалась, разымчиво наполняя обомлевшую предсонную округу чем-то неуловимо торжественным и грустновато знакомым, певучая колокольная звень.

Четыре раза пробили в кабинете часы и смолкли.

Михеев протиснулся в туго набитый вагон, и сразу же за ним, задевая плечи и спину, трудно, с надсадным шипением, слепились двери.

— Спешат они… — как бы оправдываясь, сказал Сорогин. — Вот ведь старье совсем, а все куда-то торопятся, понимаешь… Хоть ты им что! А какие умельцы вроде ни приходили чинить, о-о… Коньяку не напасешься. Бесполезно! Спешат. Я бы их, понимаешь ли, снял, выкинул к чертовой матери… — Сорогин подошел к креслу напротив Михеева и легко утопил в него свое крупное, сильное тело. — Да все как-то жалко. Люблю, понимаешь, старинные вещи. Люблю… Ты ведь знаешь про мое хобби… Красиво уж больно звонят, а? — Он дымно раскурил очередную сигарету.

Михеев качнул головой. За словами Сорогина о часах ему почему-то показался какой-то иной, скрытый подтекст, связанный с тем, о чем они только что говорили и перестали говорить, застигнутые врасплох часовым боем. И Михеев, сосредоточиваясь на этом подтексте, понятном ему, напряженно подумал: «Вон ты куда… Ну-ну… Отпевай. Интересно…»

— О чем вы молчите, Иван Андреевич? — дружелюбно спросил Сорогин.

Михеев гмыкнул:

— Да вот… все думаю. Почему это я действительно молчу…

Сорогин, подперев лобастую, лысую голову толстыми пальцами, на которых заметно курчавились порыжевшие от курева волоски, смотрел на Михеева в упор. Из широких ноздрей его мясистого, с оспенными рябинами носа ватно слоился дымок.

— Так поделитесь, пожалуйста… Это бы и мне хотелось знать. Ведь вы нынче такой шанс упустили… Почему? — Сорогин глубоко затянулся и, откидываясь поудобнее, уложил свою круглую, лысую голову на маслянисто-коричневую кожу кресла. С шипом выпустил дым, глядя в потолок. — Да-а… Уж что-что, а помолчать-то мы горазды. Повыжидать. Деловые молчуны… — Он улыбнулся. — Все знаем, все понимаем, да только первыми никому, ни-че-го не скажем… Так, что ли? Наверное, так. И вот ведь что интересно-то… Явление это нынче прямо-таки типичное. Я бы заметил — распространенное… Только если уж начистую, Иван Андреевич, то ведь я в основном для вас, для вашего комбината это совещание городил. Да, да… Момент стопроцентный был. И нужных людей специально позвал. Вы их, между прочим, видели на совещании… В общем, думалось мне, — ну, сейчас мы… с директором «Полярного» шевельнем кой-кому извилины… Так почему ты все-таки промолчал, в кустах отсиделся, Иван Андреевич, а?

Михеев встал, оправил пиджак, сделал несколько шагов по ковру и остановился как раз под часами. Паузы оказалось достаточно для короткого раздумья: Михеев отчетливо представил сейчас на своем месте Кряквина… Нет, его главный инженер точно не выдержал бы всей этой прощупывающей дипломатии Сорогина, разом бы обрушил на него все, о чем думал… А информация — та же инициатива… Так стоит ли терять ее и сейчас, несмотря на то, что совещание уже позади?.. Вряд ли…

Михееву вспомнился разговор с Сорогиным в самый первый день приезда в Москву из Полярска. Пытаясь прозондировать атмосферу предстоящего совещания, он в общих чертах наметил перед министром тему своего возможного выступления на совещании, пунктиром обозначив картину истинного положения дел на «Полярном», но не ощутил, не почувствовал с его стороны вот такого, уж больно острого желания услышать все это с трибуны, какое он проявлял теперь, задним числом… Это было не столько странно, сколько непонятно… И Михеев, настороженно кивнув на часы, под которыми сейчас стоял, ответил:

— Да потому, что я… в отличие от них — спешить разучился, Василий Максимович. Когда-то умел, да вот, выходит, дисквалифицировался. Хватит. Всё понимаю…

— У-у-у… — иронично загудел Сорогин, не меняя положения головы. Так и спросил куда-то вверх, полулежа и чересчур спокойно:

— Всё — всё правильно?

— Да уж, кажется, всё, — высушил ответ Михеев. — И простите… В конце-то концов мог я, допустим, просто не знать, что вы, всё, так хорошо знаете о наших расчетах с Кряквиным?

Это был пробный шар… Михееву надо было убедиться — действительно ли министр в курсе того беспощадного экономического анализа, который провел на комбинате его главный инженер Кряквин со своей службой… Насколько ему было известно, об этом пока знали немногие: управленцы «Полярного» и секретарь Полярского горкома партии Верещагин.

Михеев напряженно ждал, что ответит ему министр.