Избранное

Все все все славяне пиф

Все все все евреи паф

Вся вся вся Россия пуф.

Октябрь 1929 года.

* * *

Так начинается голод:

с утра просыпаешься бодрым,

потом начинается слабость,

потом начинается скука,

потом наступает потеря

быстрого разума силы,

потом наступает спокойствие.

А потом начинается ужас.

1937 год.

* * *

Погибли мы в житейском поле.

Нет никакой надежды боле.

О счастье кончилась мечта

осталась только нищета.

1937 год.

* * *

Откажите, пожалуйста, ему в удовольствии

Сидеть на скамейке,

Сидеть на скамейке,

Сидеть на скамейке...

Откажите ему в удовольствии

Сидеть на скамейке и думать о пище,

Сидеть на скамейке и думать о пище, мясной

непременно,

О водке, о пиве, о толстой еврейке.

* * *

- 106

* * *

- Есть ли что-нибудь на земле, что имело бы значение и могло

бы даже изменить ход событий не только на земле, но и в других

мирах? - спросил я своего учителя.

- Есть, - ответил мне мой учитель.

- Что же это? - спросил я.

- Это... - начал мой учитель и вдруг замолчал.

Я стоял и напряженно ждал его ответа. А он молчал.

И я стоял и молчал.

И он молчал.

И я стоял и молчал.

И он молчал.

Мы оба стоим и молчим.

Хо-ля-ля!

Мы оба стоим и молчим.

Хо-лэ-лэ!

Да, да, мы оба стоим и молчим.

16-17 июля 1936 года.

РЕАБИЛИТАЦИЯ.

Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по

уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забу

дет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером.

Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу

я оторвал ему еще днем. Тогда он был еще жив. А Андрюшу я убил

просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Ан

дрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было ни

к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности,

говорят, что я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные

лужи и пятна - это естественная потребность человека уничтожить

следы своего, хотя бы и пустяшного, преступления. А так-же я не

насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых, она уже не была девуш

кой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не при

ходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и

вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете,

в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому

была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей. Это верно,

что я сапогом размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм

обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать,

уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю. Ну хоро

шо: во всем этом (я могу согласиться) можно усмотреть некоторую

жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то,что я сел

и испражнился на свои жертвы, - это уже, извините, абсурд. Ис

пражняться - потребность естественная, а, следовательно, и

отнюдь не преступная. Таким образом, я понимаю опасения моего

защитника, но все же надеюсь на полное оправдание.

1940 год.

- 108

* * *

Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло.

Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать.

Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется.

Встал француз с дивана и сел на кресло, как король, а у самого

мысли в голове уже такие, что на кресле-то больно пышно. Лучше

попроще, на стуле.

Пересел француз на стул у окна, да только не сидится французу на

этом стуле, потому что в окно как-то дует.

Француз пересел на стул возле печки и почувствовал,что он устал.

Тогда француз решил лечь на диван и отдохнуть, но, не дойдя до

дивана, свернул в сторону и сел на кресло.

- Вот где хорошо! - сказал француз, но сейчас же прибавил: - А

на диване-то, пожалуй, лучше.

* * *

Один англичанин никак не мог вспомнить, как эта птица называ

ется.

- Это, - говорит, - крюкица. Ах нет, не крюкица, а кирюкица.

Или нет, не кирюкица, а курякица. Фу ты! Не курякица, а кукри

кица. Да и не кукрикица, а кирикрюкица.

Хотите я расскажу вам рассказ про эту крюкицу? То есть не

крюкицу, а кирюкицу. Или нет, не кирюкицу, а кирякицу. Фу ты!

Не курякицу, а кукрикицу. Да не кукрикицу, а кирикрюкицу! Нет,

опять не так! Курикрятицу? Нет, не курикрятицу! Кирикрюкицу?

Нет, опять не так!

Забыл я, как эта птица называется. А уж если б не забыл, то

то рассказал бы вам рассказ про эту кирикуркукукрекицу.

ТЕТРАДЬ

Мне дали пощечину.

Я сидел у окна. Вдруг на улице что-то свистнуло. Я высунулся

на улицу из окна и получил пощечину.

Я спрятался обратно в дом. И вот теперь на моей щеке горит,

как раньше говорили, несмываемый позор.

Такую боль обиды я испытал раньше один только раз. Это было

так. Одна прекрасная дама, незаконная дочь короля, подариля мне

роскошную тетрадь.

Это был для меня настоящий праздник: так хороша была тетрадь!

Я сразу сел и начал писать туда стихи. Но когда эта дама, неза

конная дочь короля, увидала, что я пишу в эту тетрадь черновики,

она сказала:

- Если бы знала я, что вы сюда будете писать свои бездарные

черновики, никогда бы не подарила я вам этой тетради. Я ведь

думала, что эта тетрадь вам послужит для списывания туда умных и

полезных фраз, вычитанных вами из различных книг.

Я вырвал из тетради написанные мной листки и вернул тетрадь

даме.

И вот теперь, когда мне дали пощечину через окно, я ощутил