Избранное

Поразительно — что, впрочем, он узнал еще в саду испанской миссии Сент-Огастина, — как подобные чувства могут сочетаться со столь полным отсутствием воображения. Но, вспомнив, что и тогда Мэй удивила его тем, что, едва успев облегчить свою совесть, тотчас же вновь погрузилась в состояние невыразительного девичества, Арчер понял, что она, вероятно, так и пройдет по жизни, стараясь как можно лучше справиться с любыми обстоятельствами, которые встретятся ей на пути, но никогда не сможет предугадать ни одного из них, хотя бы украдкой заглянув в будущее.

Возможно, именно это неведение и придавало ее глазам такую прозрачность, а всему ее облику такой вид, словно она не человек, а некая абстракция, нечто вроде изображения одной из гражданских добродетелей или греческих богинь. По жилам, просвечивающим сквозь белую кожу, вполне могла бы течь не горячая живая кровь, а какая-то консервирующая жидкость, но благодаря обаянию молодости она казалась не суровой и не вялой, а всего лишь примитивной и чистой. Погрузившись в эти размышления, Арчер вдруг поймал себя на том, что смотрит на нее испуганным взором постороннего наблюдателя, и обратился к воспоминаниям о свадебном завтраке, на котором безраздельно и торжествующе царила бабушка Минготт.

Мэй с искренним удовольствием принялась обсуждать эту тему.

— Между прочим, я очень удивилась — да и вы, наверное, тоже, — что тетя Медора все-таки решила приехать. Эллен мне писала, что они обе нездоровы и не в состоянии пуститься в дорогу. Как жаль, что выздоровела не она! Вы видели, какие замечательные старинные кружева она мне прислала?

Он знал, что рано или поздно эта минута настанет, но почему-то воображал, что усилием воли сможет преградить ей путь.

— Нет… я… да, они прекрасны, — сказал он, глядя на нее пустым взором и боясь, как бы от одного звука этого имени весь так старательно выстроенный им мир не рухнул, словно карточный домик.

— Ты не устала? Хорошо бы по приезде выпить чаю. Надеюсь, что тетушки обо всем позаботились, — без умолку болтал он, взяв ее руку в свою, и мысли Мэй тотчас перенеслись к великолепному кофейному и чайному сервизу балтиморского серебра, который прислали Бофорты и который так «идеально» подходит к подносам и блюдам, подаренным дядей Лавелом Минготтом.

В сумерках поезд остановился на станции Райнбек, и они пошли по платформе к ожидавшей их карете.

— Ах, как любезно со стороны ван дер Лайденов — они прислали за нами слугу из Скайтерклиффа! — воскликнул Арчер, когда степенная личность в партикулярном платье подошла к ним и взяла из рук горничной саквояжи.

— Мне очень жаль, сэр, — промолвил сей посланец, — но в доме барышень дю Лак случилась небольшая неприятность — прохудился бак с водой. Это произошло вчера, и, узнав об этом сегодня утром, мистер ван дер Лайден послал ранним поездом служанку приготовить домик пэтруна. Надеюсь, вам будет там удобно, сэр. Барышни дю Лак отправили туда свою кухарку, так что все будет точно так же, как в Райнбеке.

Арчер с таким недоумением уставился на лакея, что тот еще более извиняющимся тоном повторил:

— Все будет точно так же, уверяю вас, сэр… Неловкое молчание прервал радостный возглас Мэй:

— Точно так же, как в Райнбеке? В домике пэтруна? Да ведь это в сто тысяч раз лучше, правда, Ньюленд? Как мило и любезно со стороны мистера ван дер Лайдена!

Горничная уселась рядом с кучером, новенькие свадебные саквояжи уложили на сиденье против новобрачных, карета тронулась, и Мэй с упоением продолжала:

— Подумать только! Ведь я еще ни разу не бывала в домике пэтруна. А вы? Ван дер Лайдены почти никого туда не пускают. Но они открыли его для Эллен, и она мне рассказывала, как там чудесно. Она говорит, что это единственный дом во всей Америке, где она была бы совершенно счастлива.

— Надеюсь, так же будет и с нами! — весело воскликнул Арчер, и Мэй с мальчишеской улыбкой отозвалась:

— Да! Наше счастье ведь только начинается — мы с вами всегда будем счастливы вместе!

20

Разумеется, мы должны обедать у мисисс Карфрай, дорогая, — сказал Арчер, и Мэй, озабоченно нахмурившись, взглянула на него поверх массивных столовых приборов британского металла,[133] украшавших накрытый для завтрака стол в их пансионе.

Во всей дождливой пустыне осеннего Лондона было только два человека, которых Арчеры знали, но этих двоих они упорно старались избегать по старинной нью-йоркской традиции, согласно которой «бестактно» навязывать свое общество знакомым за границей.