Избранное

— Селина? Кто такая Селина? А, малышка? Я не видел ее уже три дня. Так вот… я открыл новую эстетическую теорию… Боже, до чего это утомительно, если б ты знал!.. Да, как же называется тот небольшой механизм, с помощью которого можно ограбить колониальный банк, — он сделан в форме ромба с безупречным изяществом, как и все, что производят в Америке.

— Я не совсем понимаю, — ответил Жерар. И глупо улыбнулся.

Дени тотчас же выставил его. Оставшись один, он махнул рукой, отгоняя сомнение, которое желал во что бы то ни стало признать нелепым. И тут появилась Селина, Дени ее заметил.

— Поди сюда, творенье божье, — приказал он.

Она сразу же решила, что ее ожидает нечто соблазнительное, и обрадовалась. Он проговорил:

— Меж гобоями трупных рыданий раздраженные квинты в цилиндрах церковных хоралов. Что за важность, если причудливый танец заставит карабкаться к самой вершине подъемник под победные крики ковбоев.

Догадавшись, что речь шла вовсе не о любви, она заплакала. Дени громко рассмеялся над какими-то своими грезами и произнес:

— Как это трагично!

Селина, хотя и не поняла его слов, видя, что он доволен, возликовала и захотела увенчать все поцелуем. Но он оттолкнул ее с криком:

— Мокрица! — И, с пафосом провозгласив: — Я побегу по мягким травам, — взял шляпу и вышел.

Прошла неделя, он не возвращался, хотя люди в черном (предчувствия меня никогда не обманывают!) не приносили Селине дорогое тело. Тщетно она пыталась объяснить себе поведение Дени и его последние слова: «Я зашагаю (нет, он сказал „побегу“) по мягким травам». И вот пришел день, когда ей не оставалось ничего другого, как навестить Жерара, и он дал ей небольшую сумму в обмен на маленькую любезность. Ее страдания были как бы последним даром, который она принесла Дени (если он все-таки умер). Но в одно прекрасное утро он снова появился в мастерской, сидел и что-то писал. Она бросилась к нему, чтобы со слезами признаться в том предательстве, до какого довела ее нужда. Распущенные волосы Селины, как это и полагается, окутывали ноги ее возлюбленного. Скрыв лицо в пелене волос, она осмелилась открыть ему всю глубину своего смятения:

— Ведь ты убежал как безумный!

Дени внутренне ликовал. Но, не подав вида, сухо сказал:

— Не люблю красных глаз!

Для предстоящих съемок необходим был решительный эксперимент, жертвой которого была избрана Селина. На ней Дени мог проверить эффект непостижимого: поступки, не поддающиеся разумному объяснению, слова, недоступные пониманию, производили на нее более гнетущее впечатление, чем грубости, внятные рассудку. Ее совершенно не беспокоила связь возлюбленного с Пальмирой, явление вполне рациональное: путем ряда умозаключений можно было определить его причину и предсказать последствия. Но стоило заговорить с ней лишенным смысла языком или совершить какой-то немотивированный поступок (исчезнуть на неделю), чтобы нарушить ее равновесие, пошатнуть его основы, его принципы. Облегчение страданиям приносила лишь физическая реакция — слезы.

В этом и заключалась та теория трагического, которую открыл Дени и которую он собирался испытать на Селине, прежде чем воплотить ее в театральном действе. С этой целью он раздобыл множество телефонных справочников, целую кипу репродукций «Анжелюса» Милле на глянцевой бумаге и объявления о давно прогоревших займах. Он купил в магазине Мартина самую уродливую куклу, какую только смог найти. А стенные шкафы заставил банками с заспиртованными сливами. И, наконец, у Монпарнасского вокзала он встретился с неким Селестом, который позировал художникам, придерживавшимся бодлеровской эстетики, и имел с ним таинственную беседу.

В назначенный день Дени послал Селину отнести письмо в дальний квартал и, воспользовавшись ее отсутствием, разукрасил мастерскую как мог…

Едва переступив порог, Селина замерла на месте. Вначале она решила: все это ей почудилось оттого, что она слишком быстро взбежала по лестнице. Страшное видение не исчезало, и у нее подкосились ноги, но куда было присесть? С каждого стула на нее смотрело какое-то червеобразное голое существо шафранового цвета, застывшее в нелепой позе, протягивавшее ей с мрачной потусторонней улыбкой банку с заспиртованными фруктами. И на столы не опереться: они погребены под тяжелыми и шаткими грудами телефонных справочников. Стены, которые, насколько она помнила, всегда казались ей прочными, были из глянцевой бумаги, скрипевшей под пальцами (так, что сводило зубы!). Репродукции «Анжелюса» Милле перемежались с афишами, призывавшими подписаться на займы. Она собралась было присесть на диван, но крик застрял у нее в горле при виде стоящего среди подушек чудовища — маленькой девочки, нарумяненной, словно старая куртизанка. У ног ее — Дени с видом томного воздыхателя, с застывшей на лице блаженной улыбкой исступленно наигрывал на банджо без струн. Кукла сосредоточенно внимала беззвучной мелодии. Селина вздрогнула, не умея объяснить это зрелище.