Избранное

Прыгая с камня на камень, мы перебираемся через один из рукавов Ачипсе и по густым зарослям ольшаника и папоротников выходим к реке Лауре. Зеленоватая вода чиста и прозрачна, и Толя снова забрасывает лесу. Вдруг он быстро выдергивает ее из воды, и на конце упругого волоса, извиваясь и сверкая на солнце, как кусок серебра с чернью, танцует в воздухе крапчатая форель. Толя еще раз забрасывает лесу — и опять добыча.

В кустах неподалеку от нас сухо хрустнул сучок. Присмотревшись, я увидел дикую козу Насторожив уши и пригибая переднюю часть тела низко к земле, она бесшумно кралась к отмели, почти пополам перерезавшей узкую в этом месте реку. Подойдя к краю отмели, дикая коза остановилась. Выпуклые большие глаза ее пугливо смотрели по сторонам и на противоположный берег. Но вот она медленно, как бы не доверяя дну, вошла в воду, и вскоре на том берегу в последний раз блеснуло в кустах белое пятно «зеркала», Коза скрылась в лесу.

Возвращаемся с уловом домой, но уже по другой дороге — звериными запутанными тропами. Время от времени Толя останавливается, внимательно разглядывая что-то внизу — какие-то кочки и глубоко вбитые в землю колья — и говорит:

— Осторожнее. Тут капкан.

Капканы запрятаны на волчьих ходах и лазах. Их много, и если бы не проводник, я, без сомнения, попался бы в один из них…

Против нас, влево от реки, тянется покрытый лесами отрог Псеашхо — хребет Псикако, а направо искрится в снегах вершина горы Ассары. Небо голубеет все больше и больше. Нагретые солнцем облака, утончаясь, поднимаются все выше, подобные прозрачной кисее и легким детским шарам…

Мы уже подходили к кордону, как вдруг из лесу в двух шагах от нас легкой походкой вышел Михаил Сафонович.

Он был в защитной рубахе, подпоясанной патронташем, и в брюках из прорезиненной материи навыпуск. Обут он был в привычные поршни из шкуры дикого кабана. За плечами висела на ремне трофейная немецкая винтовка, на поясе — большой охотничий нож. Кепка с задорно загнутым козырьком, как и семь лет назад, была сбита к затылку, открывая знакомое, слегка усмехающееся лицо. На гимнастерке у Пономаренко — медаль «За оборону Кавказа».

Михаил Сафонович почти не изменился, только оброс небольшими усами и бородкой, тронутыми, как и виски, серебром. Да еще лицом и фигурой стал он суше и тоньше. Но, приглядываясь, я заметил и кое-что новое. На загорелом лбу Михаила Сафоновича, над правым глазом, темнел продолговатый шрам, отчего бровь поднималась кверху, придавая всему лицу выражение удивления, и когда он свертывал папиросу, три пальца на правой руке беспомощно шевелились, не сгибаясь.

Я спросил Михаила Сафоновича, что с ним случилось.

Он вскользь ответил: «Это медведь покалечил» — и обещал подробнее рассказать потом.

…Вечером, управившись по хозяйству, Пономаренко присаживается к столу, за которым я работаю, и повествует обо всем, что пришлось пережить за время нашей долгой разлуки.

— Война застала меня у первой кладки через реку Ачипсе. Я только что вышел с наблюдателями строить кладку, а с другого берега девочки кричат: «Дядя Пономаренко! Война… Военкомат!»

Река бушует, грохочет. Не расслышать; толком. Мы переспрашиваем, девочки кричат снова, но мы только слышим отдельные слова: «Война… Военкомат…»

Мои наблюдатели пошли кружным путем через гору, а я, как был в одежде, переплыл реку. Связался по рудничному телефону с Красной Поляной, с Деревянно — он тогда заведывал отделом. Договорился, что с рюкзаками, ложками, бельем явимся в Адлерский военкомат. Через четыре часа мы были уже в Красной Поляне. Однако меня не взяли.

Я ходил в августе 1941 года с группой боевого Сочинского участка с заданием — осмотреть горы, выяснить возможные парашютные площадки. Мы сняли все указатели, опознавательные знаки и прочесали леса в тех мостах, где могли быть сброшены десанты или шпионы. В марте 1942 года я получил приказ — строго просматривать свой участок. В один из обходов я обнаружил на снегу на склоне горы Ассары следы. Пошел по следам на лыжах и настиг двух диверсантов. Произошла схватка. Одному из них я прострелил руку и грудь, другой сдался. Обоих диверсантов на следующий день доставил в Красную Поляну.

В августе получил приказание провести отряд на Малый и Большой Бамбаки, в глубокий тыл врага. В этом отряде было тринадцать младших лейтенантов, один старший лейтенант — командир отряда — и семь бойцов истребительного батальона, в том числе и я.

Я повел отряд через Уруштен, где стояло наше боевое охранение. Гитлеровцы находились в стороне Псебая, на Алоусе. Мы обошли их в направлении на Челепсинский перевал, через реку Бамбачку и Большой Бамбак. Добрались до столба-указателя, — мы его видели с вами в 1939 году, — и по Челипской тропе, где мы с вами тогда замерзали, вышли к лагерю Бамбак.