Избранное

На обрызганных утренней росой светлых полянах, чокая и подпрыгивая, шныряют в траве черные дрозды. Пробегают юркие ящерицы. Вот одна из них, яркозеленая, нырнула в нору и, круто повернувшись на бегу, глядит оттуда, сверкая бисеринкой любопытного глаза.

Трепеща узкими слюдяными крыльями, проносятся изумрудные и бирюзовые стрекозы. Горячий свет солнца делает их окраску сказочно-яркой, как будто они слетели со страниц забытой детской книги…

К вечеру пошел проливной дождь. Поднявшийся ветер угнал дождевые тучи, но горы дымятся в сизом тумане. Снова оглушительно кричат квакши, хохочут и пронзительно воют шакалы.

Багряно пламенеет закат, и море сегодня бархатно-синее.

Тисово-самшитовая роща, 12 июня

Снова через балки Лабиринтовую и Глубокую прохожу по самшитовой тропе.

Сейчас, после дождя, мелкие листки самшита набухли и словно облиты блестящим коричневым лаком, а напитанный влагой мох свисает с его ветвей до самой земли сочнозелеными пышными гирляндами. В прохладном, сыром полумраке тихо и таинственно, как в подводном царстве.

Это впечатление усиливают причудливые очертания источенных водою высоких стен каменного лабиринта балки, по которому пролегает мой путь. Здесь особенно влажно и свежо, даже холодно.

На дне лабиринта мостами глубокие провалы, наполненные почти черной неподвижной водой. Только с трудом в ней можно рассмотреть неясные силуэты головастиков и странных, похожих на скорпионов личинок.

На известняке скал, в пещерках и просто на шероховатых стенах, на тропе и мертвой листве под деревьями множество крупных полосатых улиток. У большинства из них раковина по форме напоминает трубу духового оркестра, у других она представляет витой конус. Некоторые улитки так крепко присосались к камню, что их трудно оторвать.

Встречаются и совсем голые слизняки. Один такой слизнячок меня удивил: выпустив из себя, подобно пауку, клейкую нить, он безжизненно висел на ней, совсем окоченелый.

Тут же на тропе мне попался немыслимо-голубой жучок и другое насекомое, чем-то сходное с крошечным жирафом и точь-в-точь, как жираф, широко расставлявшее тонкие и длинные передние ножки, чтобы дотянуться до упавшего листка.

Пройдя самшитник, я поднялся на тисовую площадку. Тис — иначе его называют красным деревом или «негной-деревом», так как красноватая древесина его не гниет в воде и лишь принимает яркопунцовый оттенок, — пережиток, реликт третичного периода, подобно самшиту. Это странное хвойное растение, у которого вместо игл узкие, похожие на хвою листья, и размножается оно не так, как обычные хвойные, но имеет два рода цветов: на одних деревьях мужские, напоминающие сережки ив, а на других — женские, в форме небольших шишек, — осыпающие ранней весной темные вершины дерева желтыми искрами.

Сразу же при входе на площадку стоит могучий тис со сломанной верхушкой. Скелет ее, лишенный коры и хвои, валяется рядом в густой траве. Толщина этого дерева — четыре обхвата, и оно походит на приземистого богатыря с широкой выпуклой грудью в чешуе брони.

Вблизи от него виден такой же великан. А дальше, по всей площадке, и там и здесь высятся иссиня-черные мощные кроны тисов вперемежку со светлыми шапками буков, лип, ясеней, грабов. Очень много тисов без вершин, с дуплистыми замшелыми стволами.

Гигантские стволы тисов — толщина их доходит до двух метров в поперечнике, а высота до тридцати пяти метров — и лиственных деревьев, окружающих их, густо обросли древними лишайниками и косматым мхом, и вокруг них — от корней до вершины — обвились, как удавы, грандиозные лианы толщиной в человеческую руку, глубоко врезавшись в кору.

Поражает упругость древесины тиса. Даже тончайшие ветки на мертвых, быть может уже сотни лет, обломках легко гнутся и пружинят, как свежие. Недаром из ветвей тиса в древности делали луки.

Во втором ярусе тисового леса, образуя непроходимую чащу, буйно разросся подлесок из лавровишни и папоротника-сколопендрия. Особенно много тут лавровишни. Ее копьевидные крупные листья, блестя коричнево-зеленой поверхностью, сплошь устилают промежутки между стволами лесных гигантов. И все это перевито и опутано бесчисленными веревками и нитями плюща, цепкого ломоноса и колючей проволокой малоазиатского выходца — повоя.

Конечная цель сегодняшней моей вылазки — Стецова поляна; она где-то неподалеку, за тисовой площадкой. Но, оказывается, и в этой невинной на первый взгляд роще, которую ежедневно посещают сотни курортников, можно по-настоящему заблудиться. Во всяком случае, я сбился с главной, тропы и ушел куда-то вниз, увлекаемый звериной тропой, ошибочно принятой мною за главную.

Так я добрался до Граничного ключа и лишь здесь обнаружил свою ошибку неожиданно наткнувшись при переходе через ручей на совсем свежие следы медведицы с маленьким медвежонком.

Я попытался пройти еще немного вперед, надеясь, что, возможно, медведи воспользовались для прогулки главной тропой. Однако явно уходившие от меня медвежьи следы вскоре повернули в такую непролазную путаницу ежевики и лиан, что я едва выбрался оттуда.