Избранное

— Нет, и не могли растащить, потому что последняя книга продана пятнадцать лёт тому назад. Сейчас мы занимаемся перерегистрацией.

— Что же вы регистрируете, если книг нет?

— Дом, стены… Готовимся к новой революции, хотим превратить библиотеку в гостиницу и получать хотя бы небольшую арендную плату. Фактически здесь уже несколько раз квартировали солдаты, но с гражданской публикой было бы как-то спокойнее…

Я очень уважал людей-кошек и именно из уважения к ним не стал больше слушать, иначе мои вопросы могли превратиться в площадную брань.

21

Ночью снова полил дождь, который в Кошачьем городе был лишен всякой поэтичности. Трудно предаваться лирическим настроениям, когда слышишь треск и грохот стен, падающих одна за другой. Город походил на морской корабль в бурю: каждую минуту он сотрясался, ожидая своей гибели, которая, в сущности, не была бы такой уж трагедией. Я вовсе не жаждал крови, а лишь желал людям-кошкам легкой смерти, от обычного дождя. Ради чего они живут? Я не мог этого понять, но чувствовал, что в их истории произошла какая-то нелепая ошибка, за которую они теперь вынуждены расплачиваться. Впрочем, собственные мысли тоже казались мне пустыми и эфемерными.

Ладно, поразмышляю — все равно не уснуть. Что означает, например, «всеизм» или другие иностранные слова, которыми умудрились немало навредить себе люди-кошки? Я вспомнил о студентах, «преданных всеизму». На Земле студенчество всегда было носителем передовой мысли, обладало острым политическим чутьем, и в то же время его горячность иной раз оказывалась поверхностной, а политическое чутье вело лишь к жонглированию несколькими новыми словами. Если здешние студенты именно таковы, то не стоит и думать о будущем Кошачьего государства. Винить во всем студенчество несправедливо, но я не должен идеализировать его только потому, что возлагаю на него надежды.

Мне так захотелось познакомиться с кошачьей политикой, что я не спал почти всю ночь. Хотя Маленький Скорпион и сказал мне, что он не занимается политикой, я могу узнать у него исторические факты, без которых невозможно понять современную ситуацию.

Чтобы не упустить Маленького Скорпиона, я встал очень рано и сразу кинулся к нему с вопросом:

— Скажи мне, что такое «всеизм»?

— Политическое учение, согласно которому люди живут друг для друга, — ответил он, жуя дурманный лист. — При всеистском строе общество представляет собой большой слаженный механизм, каждый человек в нем играет роль винтика или шестеренки, но все работают и живут спокойно, радостно и счастливо. Совсем неплохое учение.

— Какие-нибудь государства на Марсе осуществляют его на практике?

— Да, уже больше двухсот лет.

— А ваша страна?

Маленький Скорпион задумался. Мое сердце прыгало от нетерпения. Наконец он сказал:

— Мы тоже пытались, шумели. Я вообще не помимо учения, которое бы мы не пытались осуществить.

— Что значит «шумели»?

— Предположим, у тебя непослушный ребенок. Ты его ударил. Я узнал об этом и ударил своего ребенка — не потому, что он непослушный, а просто в подражание тебе. Поднимается шум, шумиха. То же самое и в политике.

— Расскажи, пожалуйста, подробнее, — попросил я. — Может, шумиха — это не так уж плохо: после нее по крайней мере происходят изменения. Верно?

— Но ведь не всякие изменения — прогресс…

Я улыбнулся. Ну и ядовит же этот Маленький Скорпион! А он продолжал после недолгого молчания:

— На Марсе больше двадцати стран, у каждой свои политические привязанности, своя история. А мы случайно узнаем о какой-нибудь стране и поднимаем у себя шумиху. Потом услышим, что в другой стране произошла реформа, — снова не обходится без шумихи. В результате другие страны действительно проводят реформы, развивают свои особенности, а мы развиваем свои. Особенность же наша в том, что, чем больше мы шумим, тем хуже у нас становится.

— Говори конкретнее, пусть даже не по порядку! — попросил я.

— Хорошо, начну со свар.

— Свар?!

— Это не наша штука, так же как и штаны. Не знаю, есть ли что-либо подобное у вас на Земле. Собственно, это даже не штука, а организация, в которую объединяются люди с определенными политическими принципами и программой.

— Есть, мы называем эти организации партиями!

— Ладно, пусть будут партии или как-нибудь еще, но у нас они называются сварами. С древности мы беспрекословно подчинялись императору, не смели даже пискнуть и считали высшей добродетелью так называемую моральную чистоту. И вдруг из-за границы прилетела весть о том, что народ тоже может участвовать в правлении, создавать союзы или партии. Как ни листали мы древние книги, но подходящего слова на кошачьем языке найти не могли; более или менее подходило слово «свара» Для чего люди собираются вместе? Для шума, свары. Вот мы и начали галдеть. С тех пор в нашей политике произошло немало изменений, однако я уже говорил тебе, что политикой не занимаюсь и опишу только некоторые факты.

— Да-да, факты, — подхватил я, боясь, как бы он не умолк.