Избранное

ни Тереса, ни Херардо. Какое значение будут иметь напыщенные некрологи и панегирики, которые появятся в газетах? Кто из них наберется смелости сказать, как я говорю сейчас, что моей единственной любовью всегда была любовь к вещам? Физическое обладание вещами. Вот что я люблю. Простыня, которую я ласкаю. И все остальное, что сейчас встает перед моими глазами. Мраморный пол с зелено-черными разводами. Бутылки, хранящие аромат солнца разных стран. Старые, с тонкой сетью трещин полотна, оживающие при свете дня или свечи, полотна, которые можно не спеша рассматривать и ощупывать, сидя на позолоченной кожаной софе с рюмкой коньяка в одной руке, с сигарой в другой, облачившись в.легкий шелковый смокинг и погрузив мягкие лаковые туфли в глубокий пушистый ковер. Тут познает человек цену пейзажам и людям. Тут или на террасе у берега Тихого океана, глядя на заход солнца и отзываясь самыми тонкими, да-да, тончайшими движениями души на прилив и отлив волны, оставляющей серебристую пену на влажном песке. Земля. Земля, могущая становиться деньгами. Квадратные участки в городе, где тянутся ввысь строительные леса и каркасы зданий. Зелено-желтые участки за городом, где на плодородной, орошаемой земле гудят тракторы. Горные участки, богатые рудой и углем, эти серые сейфы. И машины. Как сладко пахнет ротационная, проворно изрыгающая листы… «- О, дон Артемио, вам плохо?

- Нет, просто душно. Проклятая жара. Ну-ка, Мена, откройте окна…

- Одну минуту…»

Ох, уличный шум. Все сливается. Не разберешь, что шумит. Ох, уличный шум.

«- Вы меня вызывали, дон Артемио?

- Мена, вы знаете, с каким рвением мы отстаивали в газете - до самого последнего момента - президента Батисту. Теперь, когда он не у власти, это не так просто. Но еще труднее поддерживать генерала Трухильо, хотя он еще у власти. Вы знаете их обоих и должны понять… Ни к чему…

- Хорошо, дон Артемио, не беспокойтесь, я сумею перевести стрелку. Хотя и придется порыться в грязи… Раз уж зашел об этом разговор, у меня есть с собой кое-что о деятельности «благодетеля»… Так, кое-что…

- Давайте, давайте. А, Диас, хорошо, что вы зашли… Взгляните-ка… Поместите это на первой странице под вымышленным именем… Всего доброго, Мена, жду новых сообщений…»

Жду сообщений. Сообщений. Новых сообщений. Сообщений. Обо мне, о моих синих губах. О-ох, руку, дайте руку - биение чужого пульса оживит меня, мои синие губы…

- Ты виноват во всем.

- Тебе от этого легче, Каталина? Пусть так. Переправимся через реку верхом. Вернемся на мою землю. На мою землю.

- …мы хотели бы знать, где…

Наконец, наконец-то они доставили мне удовольствие: пришли, заползали на коленях, хотят вырвать у меня тайну. Священник уже раньше делал заходы. Плохи, видно, мои дела, если теперь и они обе ноют у моего изголовья, молят с дрожью в голосе - я прекрасно все слышу. Им хочется разгадать мой замысел, мою последнюю шутку, которую я давно вынашивал.

Я не смогу насладиться их унижением и всем, что за ним последует, но первые его симптомы меня веселят. Может, это последняя радость победы…

- Где же оно…- шепчу я с притворной озабоченностью…- Где же… Дайте подумать… Тереса, я кажется вспоминаю… Нет ли его в шкатулке красного дерева, где лежат сигары?… Там двойное дно…

Я не успеваю договорить. Обе вскакивают и бросаются к моему огромному столу с металлическими ящиками, за которым, они думают, я иногда провожу бессонные ночи, перечитывая завещание,- они хотели бы, чтобы так было. Обе с трудом выдвигают ящики, роются в бумагах и наконец находят шкатулку… черного дерева. Ara, значит, здесь. Раньше-то была другая. Теперь эта. Сейчас их пальцы, наверное, торопливо ищут второе дно, с благоговейным трепетом его обшаривают. Ни черта. Когда же я ел в последний раз? Мочился уже давно. А как же есть? Вырвало. Как же есть?

«- Заместитель министра на проводе, дон Артемио…»

Уже опустили жалюзи, да? Уже ночь? Есть цветы, которым нужен свет ночи, чтобы раскрыться. Они ждут восхода тьмы. Вьюнок развертывает лепестки в сумерках. Вьюнок. На той хижине тоже был вьюнок, на хижине у реки. Он раскрывался по вечерам, да.

«- Спасибо, сеньорита… Слушаю… Да, Артемио Крус. Нет, нет, недопустимо никакое соглашение. Это прямая попытка свергнуть правительство. Они уже добились того, что члены профсоюза толпами выходят из правящей партии. Если так будет дальше, на кого вы станете опираться, сеньор заместитель министра?… Да… Это единственный путь: объявить забастовку Незаконной, послать солдат, разбить их в пух и прах, а главарей - в тюрьмы… Тут не до шуток, дорогой сеньор…»

У мимозы, да, у мимозы тоже есть чувства: она может быть нежна и стыдлива, целомудренна и трепетна. Живая мимоза…

«- …да, конечно… И более того, скажем прямо. Если вы проявите слабость, я и мои компаньоны тут же переведем капиталы за пределы Мексики. Нам нужны гарантии. Что вы скажете, если, к примеру, из страны за две недели утечет сто миллионов долларов?… А?… Да, я понимаю. Еще бы!…»