Избранное

Он сказал им об этом, а потом Мигель стал рассказывать потом, как его включили в бригаду полковника Асенсио и как трудно было научиться воевать. Все бойцы республиканской армии - смелый народ, но этого недостаточно, чтобы победить. Надо еще уметь воевать. А новоиспеченные солдаты не сразу поняли, что существуют правила самообороны и что надо уметь беречь себя, чтобы продолжать борьбу. Но, научившись защищаться, они еще не умели атаковать. А когда они освоили и то и другое, еще оставалась нерешенной самая трудная задача: научиться побеждать в самой жестокой борьбе - в борьбе с самим собою, со своими привычками и удобствами. Мигель плохо отзывался об анархистах, которые, по его словам, были настоящие громилы, и ругал коммерсантов, обещавших Республике оружие, уже запроданное генералу Франко. Мигель сказал, что больше всего его мучит и будет мучить до самой смерти то, что ему никак не понять, почему трудящиеся всего мира не поднялись с оружием в руках защитить нас в Испании, ибо поражение Испании - это поражение всех трудящихся, всех вместе. Сказав это, испанец разломил сигарету и отдал половину мексиканцу, и они оба закурили. Он, сидя рядом с Долорес, затянулся и отдал сигарету ей, чтобы она тоже покурила.

Вдали слышался грохот ожесточенной бомбардировки. На фоне темного неба вспыхивали зарницы, клубами вздымалась желтая пыль.

- Это Фигерас,- сказал Мигель.- Бомбят Фигерас.

Они смотрели в сторону Фигераса. Лола - рядом с ним. Она говорила не всем. Говорила только ему одному, очень тихо, пока они смотрели на пыль, на далекие взрывы бомб. Она сказала, что ей двадцать два года (на три года старше, чем он), а он прибавил себе пять лет, сказав, что ему исполнилось двадцать четыре. Она сообщила, что жила в Альбасете и пошла на войну за своим женихом. Они вместе учились - на химическом факультете,- и она пошла за ним, но его расстреляли марокканцы в Овьедо. Он ей рассказал, что приехал из Мексики, что жил там неподалеку от моря, где очень жарко и много фруктов. Она попросила его рассказать о тропических фруктах и очень смеялась над их странными названиями, которых раньше никогда не слышала. По ее мнению, слово «мамэй» больше подходило бы для яда, а «гуанабана» - для птицы. Он сказал, что любит лошадей и что сначала был зачислен в кавалерию, а сейчас нет лошадей и вообще ничего нет. Она сказала, что никогда не ездила верхом, и он старался объяснить ей, как это здорово - мчаться на коне рано утром по берегу моря, когда влажный воздух пахнет йодом и солью оседает на губах, когда северный ветер уже утихает, но дождик еще стегает голую грудь и смешивается с пеной, летящей из-под копыт. Ей понравилось. Она сказала, что, может быть, соль еще не смылась с его губ, и поцеловала его. Остальные заснули у костра. Пламя угасало. Он поднялся, чтобы раздуть огонь, ощущая на губах вкус поцелуя Лолы. Увидев, что все трое уже спят, прижавшись друг к другу, чтобы согреться, он вернулся к Лоле. Она распахнула стеганую куртку на овечьей шерсти, и он соединил руки на спине девушки, на грубой бумажной блузке, а она прикрыла его спину своей курткой. Сказала ему на ухо, что им надо назначить место для встречи, если они потеряют друг друга. Он сказал, что можно встретиться в кафе около Сибелес, «когда мы освободим Мадрид», а она ответила, что лучше в Мексике, и он согласился: на портовой площади в Веракрусе, под аркадами кафе «Ла Паррокия». Они будут пить кофе и есть крабов.

Она улыбнулась, он тоже и сказал, что ему хочется растрепать ее кудряшки и поцеловать, а она сняла с него фуражку и взлохматила волосы. Он, просунув руки под бумажную блузку, гладил ее спину, ласкал груди и уже больше ни о чем не думал, и она, наверное, тоже, потому что не было связных слов в их шепоте, а только: спасибо, люблю тебя, не забудь, приди.,.

Они плетутся в гору, и впервые Мигель захромал, но не из-за трудного подъема. Холод впивается в ноги, зубастый холод, кусающий лица. Долорес держит под руку своего возлюбленного. Когда он поглядывает на нее незаметно, она идет мрачнее тучи, а когда поворачивается к нему, старается улыбнуться. Он думает только об одном - и все думают об этом,- чтобы не было бури. Только у него одного есть ружье, а в ружье - только два патрона. Мигель сказал, что не надо бояться.

«Я и не боюсь. По ту сторону - граница, и сегодняшнюю ночь мы уже проведем во Франции, в кровати, под крышей. Хорошо поужинаем. Я помню о тебе и думаю, что тебе не было бы стыдно за меня, что ты сделал бы то же самое. Ты тоже воевал, и, наверно, тебя радует сознание, что кто-то продолжает борьбу. Я знаю, что радует. Но сейчас эта борьба кончается. Когда мы перейдем границу и перестанет существовать последний боец интернациональных бригад, начнется что-то другое. Я никогда не забуду эту жизнь, папа, потому что она научила меня всему, что я знаю. Все очень просто. Я расскажу тебе, когда вернусь. Сейчас трудно подыскать слова».