Избранное

что Иван Лаврентьич помрачнел еще больше.

Я сел тихонько, стараясь не привлекать его внимания...

И вот состоялся разговор.

Только заговорил Иван Лаврентьич совсем не о том, чего я ожидал.

- Я видел, - сказал Иван Лаврентьич, - твои завидующие глаза,

Медников; видел, как растревожил тебя мой напильник.

Я так и вспыхнул от неожиданности.

- Извините, Иван Лаврентьич... - забормотал я. - К делу меня

своему потянуло. Извините, глупость...

- Да какая же это глупость, неразумная ты голова! - сказал Иван

Лаврентьич и остановился передо мной. - Голоса своей души не узнал?

Душа рабочего в тебе говорит, а ты, что же, отрекаешься?

Теперь я окончательно смутился.

А он продолжал говорить простым своим голосом, от которого всегда

веяло таким теплом. Но сейчас в его словах звучали гнев и горечь:

- Отлучен наш рабочий класс от своего инструмента, Илья! Вот тебе

и душа твоя правду сказала; стосковались мы все - кто по верстаку, кто

по горну - ох стосковались! Это такая тоска, Илья, - хуже голода, хуже

жажды...

- Правда, Иван Лаврентьич, правда...

- Ты помнишь ленинский декрет о мире?

Как не помнить! По всему Петрограду белели листы с декретом. На

нашем заводе красная гвардия их расклеивала; как пришли после взятия

Зимнего - винтовки в сторону и... Увлекшись, я стал делиться с Иваном

Лаврентьичем воспоминаниями, но он перебил меня:

- Нам нужен мир, но, чтобы отстоять его, мы должны быть

сильными...

Он сидел у стола и, поплевывая на пальцы, направлял фитиль у

свечи, которая сильно нагорела. Помолчал и твердо выговорил:

- И бдительными.

Он усадил меня рядом с собой.

- Сначала о Богуше... - начал разговор Иван Лаврентьич.

Я соскочил со скамейки:

- Уничтожу собаку! Только бы встретить... Спать не буду, все силы

положу... Изловлю гадину!

- Сразу и слов фонтан... Ишь ты, водопроводчик!.. Помолчи-ка, я

тебе слова, еще не давал. Уничтожить изменника - это само собой; не

твоя пуля, так другая для такого Богуша у нас найдется. А сейчас я

хочу, чтобы из этого случая ты сделал правильный вывод.

- Но что же еще от меня требуется?

Иван Лаврентьич напомнил мне мои ночные пререкания по телефону с

Теслером, когда я так внезапно попал в командиры.

- Неправильно, товарищ Медников, ты реагировал на приказ, -

сказал Иван Лаврентьич. - Не ожидал от тебя. Какое имеешь право

отказываться? Разве это праздная выдумка комбрига? Или моя?.. Это

приказ революции. Понял? Революция поставила тебя на бронепоезд!

Он встал, суровый и торжественный. И я поднялся вслед за ним и

стоял не двигаясь, с замирающим сердцем.

- Понимаешь, Медников, кто ты теперь? Без таких, как ты, красных

офицеров наша Рабоче-Крестьянская Армия существовать не может...

Я запротестовал. Никак я не мог признать себя красным офицером.

Если бы еще по саперному делу...

- Ну вот... - развел руками Иван Лаврентьич. - Вот твоя

дисциплина... Дунул - и нет ее!

Уже на рассвете, когда закурились дымки над трубами хат и

заскрипел, подавая воду говорливым хозяйкам, журавель, я вышел от

Ивана Лаврентьича на улицу села.

...Наутро, когда дежуривший по бронепоезду Панкратов построил

всех бойцов на поверку, я вышел к команде и сказал краткую речь.

Крики негодования раздались из шеренги, как только бойцы услышали

про измену Богуша.

Потом все смолкли.

- Прошу слова, - сказал в общей тишине рослый железнодорожник с

синими кантами, наш замковый.

- Говорите, - сказал я.

Железнодорожник громко плюнул перед собой и ткнул носком сапога в

песок:

- Вот мое слово. Больше об этом гаде и говорить нечего!

Слово взял Федорчук.

- Что ж, - сказал матрос, - одним паршивым псом стало больше...

Так ведь нам не поштучно их травить. Так и так приходится бить всей

стаей!..

- Верно! - дружно поддержали матроса бойцы. - Вот правильно!

Один только смазчик при известии об улизнувшем изменнике весь

переменился в лице и стал требовать, чтобы я, ни минуты не

задерживаясь, не дожидаясь приказа, вел бронепоезд полным ходом на

позицию.

- Изловлю собаку, сам-один с винтовкой проберусь к белым гадам...

вот посмотришь! - твердил он, все больше горячась.

Бойцы с тревогой поглядывали на смазчика. Вся команда уже знала о

его тяжелой болезни, и теперь каждый считал личным своим долгом

оберегать товарища от всего, что могло бы ему повредить. А сейчас

человек так разволновался, что дальше некуда...

Но тут неожиданно развеселил всех каменотес.

Старик по свистку дежурного первым вышел на поверку и с тех пор

за все время беседы не проронил ни слова, только слушал. И вдруг он

выскочил из шеренги и хлопнул себя по карманам.

- Та вин же, подлюга, кочергу у меня унес! - гневно вскричал

старик и, покачав головой, добавил сокрушенно: - От-то я горазд рот

раззявив - хочь колесами идь!..

Все бойцы, а смазчик первый, ответили дружным хохотом.

Глава пятая

В этот день мне впервые пришлось вести бронепоезд в бой.

Петлюровцы с утра не давали о себе знать. Видно, заняв Проскуров,

они делали перегруппировку сил и подтягивали резервы, чтобы снова

обрушиться на нас.