Избранное

Казань. В губернской типографии. 1873". Все 32 странички букваря

исполнены от руки, а затем, видимо, отпечатаны с камня. И понятно

почему: взяв за основу русский алфавит, Яковлев вынужден был русские

буквы, чтобы приспособить их к чувашской фонетике, испещрить

различными значками, а в наборной типографской кассе вновь

изобретенных литер, разумеется, не нашлось.

Илья Николаевич, перелистывая книжечку, называл вслух чувашские

слова, сверяясь с яковлевской их транскрипцией.

- Хорошо и просто, - заключил он и написал Яковлеву в Казань: "Я

получил вчера экземпляр Вашей книжки. Очень рад за Вас, что она

окончилась печатанием, постараюсь употребить со своей стороны

возможное содействие распространению ее в чувашских школах..."

Кто же такой Яковлев? Чуваш, студент Казанского университета.

По окончании университета Иван Яковлевич Яковлев при содействии

Ильи Николаевича был определен инспектором чувашских школ в Симбирской

и смежных с ней губерниях. Яковлев восторженно полюбил Илью

Николаевича, и они навсегда остались друзьями.

x x x

Сохранились документы, читая которые, как бы обозреваешь обширную

деятельность Ильи Николаевича Ульянова. Это его ежегодные отчеты. Под

титулом "отчет" заключен научно-исследовательский труд - страстный,

полемический, опирающийся (разумеется, анонимно) на идеи Чернышевского

(например, о роли в воспитании детей наук общественных), Чернышевского

и Добролюбова (об обучении детей каждой национальности на родном

языке); Чернышевского и Добролюбова, Песталоцци и Ушинского о том, что

обучение ребенка и его воспитание - процесс единый; мало того,

учитель, какой бы предмет он ни преподавал, должен прежде всего быть

умелым воспитателем.

Эту мысль, подтвержденную собственным педагогическим опытом,

Ульянов в одном из отчетов выразил так:

"В хорошо организованных училищах и у преданных своему делу

учителей не встречается надобности употреблять какие бы то ни было

меры взыскания с учащихся, потому что последние любят и уважают своих

наставников и не позволяют огорчать их каким-нибудь поступком".

Годовые отчеты Ульянова... Это как бы отпечаток шагов,

неторопливых, полных раздумий, порою тревог, но не ведающих усталости,

ибо это шаги человека со светильником в руках.

Шли годы...

x x x

- Ваше превосходительство, может быть, все-таки отдохнешь?

Мария Александровна предложила мужу стакан свежезаваренного чая.

Илья Николаевич, оторвавшись от работы, принял чай и жадно отпил

глоток.

- Илюша, а ты знаешь, что время уже за полночь?

А он беспечно:

- Подумать только, куда мы с тобой, Маша, забрались - в генералы!

Даже оторопь берет: пге-во-схо-дительство! Пгево... Даже выговорить

толком не могу это пышное величание!

- А я горжусь! - И Мария Александровна приосанилась. - Горжусь

твоим высоким чином и орденом горжусь. Свое, заслуженное... Но

работаешь, Илья, сверх всякой возможности. Я извелась с тобой...

- Машенька! - Тут Илья Николаевич лукаво прищурился. - А ведь ты

чуточку опоздала отрывать меня от стола. Я уже сам оторвался... - И он

возгласил торжественно: - Финис коронат опус!

Мария Александровна, обрадовавшись, всплеснула руками:

- Закончил? Поздравляю. Только мне непонятно, зачем ты спросил

крепкого чая, если работа закончена, - чтобы испортить себе сон?

Илья Николаевич повинно опустил голову.

- Прости, что не дал тебе спать. Но мне так недоставало тебя

именно сейчас, в эти полуночные часы. Ведь завершился труд десятилетия

- это наш с тобой совместный юбилей!

- Значит, посиделки? - улыбнулась Мария Александровна и принесла

рукоделие.

Сели на кушетку, Илья Николаевич увидел лицо жены вблизи и с

полной ясностью. И на нем - печать десятилетия, трудного, полного

забот о куске хлеба и о детях. Вот этого самого десятилетия,

юбилейного...

Усмехнулся иронии жизни. Но чтобы не выдать поднявшегося в нем

чувства горечи, поспешил отвлечь внимание жены на себя.

- Маша, а ведь я старик!.. Полтина лет миновал, - сказал он уже в

суровом раздумье. - Это я от одной старой чувашенки услышал. Взглянула

на меня оценивающе и не ошиблась ведь. Как раз на будущий год мне -

полтина...

- Ну что ж, и отпразднуем! - весело сказала Мария Александровна.

- Но ведь я осталась послушать отчет, Илюша.

Илья Николаевич потрогал стопку листов на столе.

- Неужели все это читать? - Он сделал кислую мину.

- А ты расскажи самое для тебя важное. Это и мне будет интересно.

- В руках Марии Александровны уже бойко поблескивал вязальный крючок.

- Я жду цифр. - Она знала пристрастие мужа к математическим расчетам и

в поощрение ему улыбнулась.

- Готова поскучать? Хорошо. Но до цифр еще надо добраться! А

допрежь того - ну, никак не миновать Ермилу Мельника! Помнишь:

И чудо сотворилося -

На всей базарной площади

У каждого крестьянина,

Как ветром, полу левую

Заворотило вдруг!

Он, посмеиваясь, продолжал:

- И несут и несут на сиротскую Ермилову мельницу, сиречь на

школы, мужички наши столько медных пятаков, целковиков, лобанчиков,