Избранное

«Дорогая Мириам, на прошлой неделе исполнилось ровно полтора года, как я здесь, и должен с подобающей скромностью сказать, что Европа нас не забудет. Я решил, что надо держать марку. Соответственно я снял поместительную квартиру в доме 132-бис, это через два квартала, где можно прилично устроить гостя и развлечь коллегу. Имеются три спальни — моя, гостевая и экономки, мисс Вирджинии Нидерс. Ты хоть помнишь Джинни? Или не удосужилась ее заметить? Она превосходно готовит и, как я недавно обнаружил, восхитительно (хотя дороговато) шьет рубашки. Сущий клад. Она фламандка и во многих отношениях замечательное создание. Тоща, как хорошая борзая, мучнисто-бледная, взрывчатая, глаза словно подернуты золой страстей, надменное, аристофановское презрение к человечеству так и пышет из нее, моих разноплеменных коллег она разделывает под орех, особенно их жен. Где она только собирает свои разоблачения? На замечания огрызается, взвивается, зато предана мне абсолютно. А какой язык! Заслушаешься. Вчера вечером, например, я сказал: прелестный закат. Она кричит: „C’est transcendant!“ [111] А неделю назад, когда она примеряла мне очередную обнову, я пожаловался, что под мышками жмет. Как же реагировало это дитя природы? Она страдальчески вскричала — по-валлонски, хотя вполне владеет французским, — что ее душа истерзана. У какого еще народа женщина поставит рядом рубашку и душу? Разве что итальянка („Mi straccia l’anima!“ [112]). Они могут быть фуриями, эти фламандки. Только признавая этот факт, я нахожу возможным и даже нужным мириться с ее чрезмерной порою критикой наших гостей. При всем том квартира прелестная, и в свой следующий наезд прихватывай компаньонку и останавливайся у нас.

Всегда твой Дж.»

Читая это письмо, другая женщина раздумчиво поднимет бровь, озадаченно опустит уголки губ. Молл знала своего приятеля вдоль и поперек, и письмо ходуном ходило у нее в руках. От неаккуратного словечка «наши» («наших гостей») у нее пресеклось дыхание. На заключительной фразе она напружинилась, на заключительном «у нас» пружина сорвалась. «Наши» гости?! Она погрозила ему пальцем. Гнев душил ее. Болван, он не представляет, где эта женщина набирается своих разоблачений! Да в этих разноязыких кафе, где гужуются лакеи, швейцары, кухарки, горничные, шоферы, экономки, и тут она вспомнила свое первое впечатление от его прежней квартиры — стол, захламленный письмами и газетами, — вообразила, за сколькими стойками, навалившись на них грудью и локтями, внимательнейшим образом изучались ее письма, и закрыла руками пылающее лицо. Потом овладела собой, остыла. Не «наши» главное: главное — «у нас». Написав это, он вынес себе приговор.

Ей нужно все знать точно. Но кто может точно знать, что именно произошло у этой пары идиотов, если вообще что-то происходило. Он сам наверное этого не знает, даже наверняка, потому что, компрометируя себя в этом возрасте, мужчины совершенно отрываются от реальности. Охладив рассудок и зажав сердце в кулак, она в течение одного часа вывела пять пунктов.

1. Хотя в таких делах возможно всякое, но чтобы он спал с ней — это маловероятно.

2. Даже если это случилось, она не испытывала ни малейших признаков ревности — в этом она должна отдавать себе ясный отчет, и она его отдавала.