Избранное

Прошлым рейсом, когда на рыбалки шли первые грузы, забастовали без всяких причин четыре японских парохода. Бастовали и офицеры и матросы, входившие в реформистские профсоюзы. После определенного времени они выключали свет и пар в лебедках, срывая этим выгрузку. Забастовка понятна, если учесть, что сзади шли пароходы на японские рыбалки. Ничиро-гйо-гйо и другим рыбным магнатам важно было успеть захватить лучшие участки моря. По тайной договоренности пароходной компании, рыбопромышленников и профсоюзов пароходы бастовали или саботажничали.

До такой открыто пакостной сделки, обнаженной продажности не дошли даже профсоюзные дельцы на Западе.

Передав эту историю, Каваками сказал:

— Чем я гарантирован, что, вернувшись в Хаккодате, я не буду выброшен на берег? У меня трое детей.

Я спросил:

— Сколько вы получаете?

— Сорок пять иен. Пока с натяжкой хватает. Старший сын на текстильной фабрике.

Помолчал. Он, как и остальные матросы, не особенно ждал возвращения в Хаккодате. Черт знает, какую свинью подложит процветающая промышленность Японии.

— Сколько получает матрос в Совторгфлоте? Я слышал, у вас работает много иностранцев…

Он стал оживленно расспрашивать об условиях работы в нашем флоте, но затем с изумившей меня поспешностью оборвал разговор, замурлыкав:

Катюса каваийя
Вакаре но цураса…[128]

Мимо, постукивая деревяшками, в пестром своем халате шел принимать ванну старпом.

2. У двух морей

Полным ходом идем на берег. Сначала он кажется покрытым травой, затем кустарником, а теперь мы видим ясно: это тайга. Низкая, хмурая, до того ровная, что ее хочется погладить рукой.

Капитан доволен. Он показывает желтые зубы сорокалетней лошади и тычет лимонной перчаткой на берег.

— Уцукусий кайган. Хито га аримасен ка?[129]

И опять прилипает к «цейсу».

Похоже — за тайгой огромная вытяжная труба. Туда тянет все: ленту пароходного дыма, свинцовые складки воды, туман и сучья деревьев. Последние так и стоят «задом» к набегающим валам, вытянув крученые ветви подальше от берега. Одинаково низкорослые, неестественно вывернутые, они слишком слабы, чтобы сопротивляться ветру, слишком цепки, чтобы унестись на материк вместе с дымом.

Голосом, ломким, как у подростка, «Хиэйдзан» извещает о приходе.

За тесными воротами — Нагаево. База приисков. Будущий город, завтрашний порт. Лучшая на Охотском побережье бухта.

Здесь спокойно жмутся к берегу катера. Пароход с осадкой в двадцать футов берет шлангами воду у обрыва.

В Нагаеве надежно держат якоря, в Нагаеве даже норд в десять баллов не поднимает на дыбы валов. Шалый сентябрьский ветер подлетает к бухте, остервенев от холода и размаха, готовый сорвать с якорей, поставить лагом к берегу, хрякнуть о камни пахнущие дымом, смолой и рыбой шесть тысяч тонн железа. Налетает и, обессилев в тайге, на казачьих седлах сопок, вяло тормошит стынущую воду.

Здесь лоб в лоб — два моря. Оба в набухающих складках, в летучем рваном тумане. Охотское и пихтовое. Бурое и сине-зеленое…

По скатам огромного цирка тайга стекает к кипящей воде и только у самой пены дико ощеривается обрывками, промоинами, зубастыми гольцами.

Поселку два года. Его рождение еще не отмечено на картах, а он уже занял подкову сопок и азартно наступает дальше. Тес первых домов культбазы еще светел, но это уже старость. Первые линии на пять километров впереди.

Желтыми срубами контор, магазинов, бараков, цинковыми амбарами, брезентовыми палатками Нагаево безудержно лезет через сопки. Тайга полысела, закурилась дымками, треснула к горизонту до конюшен Цветмета широкой просекой.

Новые срубы в упор пустынными окнами смотрят на отступающее хвойное море. Вдали от берегов оно спокойно — точно стеклом залито.

Берег принимает десант. Здесь жарко. Вдоль линии прибоя — штабеля мешков, бревна, якоря, седла, связки подков, бидоны спирта, ребристые бочки горючего и темными пятнами группы приискателей.

От моря идут стеной храп коней, бутафорские громы листового железа, трескотня кавасак, натужная песня китайских грузчиков у обмелевшего кунгаса.

А над бухтой, над гомоном берега — басовитая квинта пароходного гудка. Это значит, пароходские снова забросали овсом тупорылые пятитонные кунгасы. Соревнуясь с берегом, комсомольские бригады требуют темпов. Рев победителя гонит к берегу бакланов, загоняет в воду кошачьи головы любопытных нерп.

Жмет пароход, тянется берег…

Сегодня небывалый день. В бухте сразу три вымпела: низкобортный китаец «Синпинган», «Хиэйдзан-Мару» и наш, уже оголившийся до винта, «Днепрострой». Ревут все трое. Между берегом и «Днепростроем» медленный конвейер кунгасов. Зияют все четыре люка. Над ними задыхаются, стонут в железной дрожи лебедки.

Поселку нужны причалы для трех-четырех пароходов. Уже сейчас катера не справляются с разгрузкой, и прибой грозит размыть барьеры мешков.

Нужен порт, а Совторгфлот, точно для смеха, протянул в море на шатких столбах узкоколейку. Эстакада слишком высока, кунгасы проходят мимо. Мальчишки катаются на ржавеющих в безделье вагонетках.