Избранное

— Не потому, Бахтиор, — перебивает Шо-Пир, возвращаясь к обычной насмешливости. — Вижу я, какая ты советская власть, готов запереть Ниссо. По другой причине…

— По какой, Шо-Пир?

— По такой, — Ниссо, слышишь? — есть люди, которые хотят тебя вернуть Азиз-хону.

Если бы сам Азиз-хон появился вдруг на террасе, Ниссо, вероятно, испугалась бы меньше. Она побледнела.

— Не пугайся так, глупая, — сказал Шо-Пир. — Хорошо, что мы знаем об этом. И не тревожься. Ты останешься в Сиатанге. Только, пока я не разрешу тебе, никуда не ходи. А сейчас вставай! Бахтиор, ты, кажется, глину привез? Подними-ка вон тюбетейку. Эх ты, вымазал всю!

8

Был вечер, один из тех тихих вечеров, что бывают только в горах, когда ущелье, остывая от дневного жара, до краев налито тишиной, когда каждый шорох, звук скрипнувшего под ногами камня, всплеск ручья на маленьком перепаде разносятся над долиной, свидетельствуя об ее величавом покое. Лунный свет медленно овладевал миром. Где-то внизу печально и тихо рокотала пятиструнка, да время от времени в другой стороне переливалась свирель.

Бахтиор давно взобрался по лесенке в свой шалаш, а Ниссо отправилась спать в комнату.

Шо-Пир сидел на террасе, спиною к саду, сжимая пальцами колено, и, легонько покачиваясь, беседовал с сидящей перед ним на ковре прямой и строгой Гюльриз.

Шо-Пир рассказывал старухе о том, как живут женщины за пределами гор, там, где навсегда уничтожено Установленное. И пока Шо-Пир ни слова не сказал о Ниссо, старуха слушала его молча, только поблескивая в лунном свете умными запавшими глазами. Мысль привлечь женщин к тому собранию, что решит судьбу Ниссо, казалась слишком смелой даже самому Шо-Пиру. Но он надеялся на Гюльриз, только она могла ему помочь.

Но вот Шо-Пир сказал все. Молчала Гюльриз, передумывая ту свою заветную думу…

— Теперь Азиз-хон требует нашу Ниссо… — как будто без всякой связи со сказанным произнес Шо-Пир. — Как ты думаешь, Гюльриз, отдадим?

— Красивая! — осторожно ответила Гюльриз. — Не забудет ее Азиз-хон!

— А что сделает, если не забудет?

Лучше Шо-Пира понимала Гюльриз, что такой человек, как Азиз-хон, пойдет на все. Лучше Шо-Пира знала она былое могущество Азиз-хона. В ту пору, когда Сиатангом владели сеиды и миры, даже Бобо-Калон боялся его, хотя и считал себя независимым от Яхбара. Боялся больше, чем русского наместника, жившего со своими солдатами в той крепости, что сейчас называется Волостью. Пусть Сиатанг считался владением русского царя, Азиз-хон к Сиатангу жил ближе, и слова его всегда были делом потому, что русские солдаты с винтовками никогда не приходили сюда… И что Азиз-хону мог бы противопоставить Шо-Пир? А мало ли что может придумать Азиз-хон, решив любым способом вернуть Ниссо?

Гюльриз ответила:

— Страхом свяжет сердца наших мужчин.

— Чего им бояться?

— Бахтиор — один, ты — один. За тобой мужчин мало, как трава они, против ветра стоять не могут. Против тебя — обычай, сильные еще у нас старики; молодые, как старики, есть тоже.

— При советской власти дела решает счет голосов.

— Плохой счет будет у наших мужчин! Мало таких, кто против Установленного пойдет.

— А ты пошла бы?

— Я женщина.

— Женщина тоже может поднимать руку!

«Что он сказал? Если правильно его понять… Даже десять кругов прожив, от сиатангских мужчин не услышать бы этого! Но Шо-Пир сказал так, он думает так, — вот как пристально смотрит, ждет!…»

— От рождения пророка Али такого не было, — наконец тихо произнесла Гюльриз.

— Советской власти тоже от рождения Али не было, — очень серьезно сказал Шо-Пир.

— Кому нужна одна моя рука?

— Женщин в селении много. Бахтиор сумеет их сосчитать.

— Сумеет… — полушепотом подтвердила Гюльриз. — Если их много будет. Думаю я: головы у женщин одинаковы, руки — не знаю, как…

— Если ты пойдешь по домам разговаривать…

Приложив руку к морщинистому лбу, Гюльриз, казалось, забыла о Шо-Пире. Он слушал дальние переливы свирели.

— Так, Шо-Пир, — твердо произнесла старуха. — Знаю тебя. Ты, когда чего-нибудь хочешь, стены не знаешь. Но только я по домам не пойду.

— Не пойдешь? — встревожился Шо-Пир. — Как же тогда?

— Не пойду по домам. Не смотри на меня так. Глупая, может быть, я, но по-своему думаю. В каждом доме мужчина есть. С женщиной один раз я поговорю и уйду, он потом сто раз ей наперекор скажет; ударит ее, дэвов страха на нее напустит… Надо иначе делать, по моему разумению. Надо с теми говорить, кто далеко от мужчин. Половина наших женщин сейчас на Верхнем Пастбище живет, скот пасет. Ты знаешь закон Установленного: ни один мужчина не может туда пойти. Даже если жена там родит, не может пойти туда, если пойдет — все женщины камнями прогонят его. Потому что они — Жены Пастбищ. Скажи, когда собрание будет?

— Нана! — в волнении, первый раз называя так Гюльриз, вскочил Шо-Пир. Лучше и не придумать! Мудрая ты! Иди к ним. Через три дня молотьбе конец. Один день на канале работать будем. На пятый день собрание надо устроить. Как думаешь?