Сойдя на станции безвестной,другого поезда я ждал,и мрак ночной в глуши окрестнойко мне вплотную подступал.Как тихо было! Ветер слабыйко мне из темноты донес,как там перекликались жабыи чуть поскрипывал насос.Во мраке думалось о многом.Я не был с вечностью знаком, —она на пустыре убогомпредстала мне, объяв кругом,явилась на глухом разъездеи в бездны дымной темнотышвыряла гроздьями созвездьясвоей могучей красоты.Весь блеск ее рвался наружу,но кровью в миг кратчайший тотвпервые ощутил я стужумежзвездных мертвенных пустоти прошептал я, задыхаясь:«О вечность, как ты мне чужда!Я в пустоте твоей измаюсь,я с ней не свыкнусь никогда.В тебе, от века не согретой,я истоскуюсь о тепле;все, что мое, — лишь здесь, на этойна грешной маленькой земле.Лишь здесь грустят, меня не видя.Из-за меня и в этот часлишь здесь не спят, под лампой сидя,пусть в окнах всех огонь погас.Прости, созвездий край суровый,я их постигнул красоту,но огонек окна родногоя всем светилам предпочту».
1962
Кукушка
Не понимаю тяги к предсказаньями тех, что ходят к ведунам, к ведуньям,и на бобах или по гороскопамхотят дознаться — что их ожидаетв грядущих днях. Какое утешеньеи смысл какой жить в знаемом заране?Страницу за страницею нам должнотаинственную книгу бытиячитать с надеждой, не спеша узнать —что будет дальше. Тот же, кто охваченнечистым, недостойным любопытствомиль дьявольскою дерзостью и хочетнасильно разодрать завесу дней,чтоб до конца свою судьбу постигнуть,тот не увидит жизнь, увидит смерть.Ребенком, с бабушкой, в Салониках веснойя проходил вблизи казарм турецких.Над желтыми высокими стенамитолпились в лихорадочном смятенье,как пред грозою, сумрачные тучии кроны лип мятущихся. Оттудавсегда я слышал возгласы кукушки.И потому что знал я, что кукушкапредсказывает, сколько лет нам жить,я убегал, закрыв руками уши,лишь не услышать бы, что предвещаетнечеловеческий, невидимый, ужасныйтот голос из глухой густой листвы.