Избранное

— О, это пустяки, — небрежно возразил Неворожин.

Еще не договорив, он уже почувствовал, что сделал ошибку. Кладбище книг усмехнулся. Торговля была с запросом.

— Борис!

— Простите, одну минуту, — сказал Неворожин и вышел.

— Послушай, — злобно сказал он Дмитрию, всклокоченному и бледному, стоявшему подле двери в спадающих штанах, в мохнатом полотенце, накинутом на толстые голые плечи и грудь, — во-первых, ты мог бы принять участие в этом разговоре. Во-вторых, я ничего не нашел.

— Как? Где?

— Самых ценных бумаг нет. Может быть, ты случайно знаешь, куда он мог их спрятать?

— Я посмотрю… — растерянно сказал Дмитрий.

— А пока вот что… Оденься и выйди.

Он вернулся. Кладбище книг вяло посмотрел на него и встал.

— Сколько вы за него просите?

— За что?

— За это письмо Пушкина?

— Господи, далось вам это письмо!

— Я больше ничего не вижу, — сказал Кладбище книг.

Неворожин вынул ключи и молча открыл стенной шкаф.

Он, впрочем, рассчитывал, что восемь полок с древнерусскими рукописями произведут на этого человека большее впечатление. Болтаясь и подрагивая, Кладбище книг подошел к шкафу, поправил пенсне и грязной рукой взял с полки один из томов. Это был «Вопль истины против соблазна мира», анонимное масонское сочинение, очень редкое. Кладбище книг перелистал несколько страниц и брезгливо сунул книгу обратно. Он, кажется, хотел что-то сказать, но раздумал.

Неворожин смотрел на него, проницательно щурясь. Но по лицу антиквара, осторожному и равнодушному, ничего нельзя было угадать.

Впрочем, он несколько оживился. Поминутно сдувая с пальцев пыль, он перебирал рукописи. Неворожин подсунул ему раскольничий апокалипсис с картинками, направленными против Петра, и эта рукопись заняла его более прочих.

— Да, это товар, — нехотя пробормотал он.

«Но и это не то, что мне нужно», — мысленно докончил за него Неворожин.

— Семен Михайлович, а ведь вы мне так и не ответили, — весело сказал он. — Я говорил, что некоторые бумаги не будут продаваться на советские деньги. Дело в том, что…

Кладбище книг молчал. Он даже, кажется, и не слышал, во всяком случае не понимал, о чем говорит Неворожин.

В дверь постучали.

Дмитрий вбежал в комнату. Обеими руками он прижимал к груди кипу бумаг, конверты и свертки торчали из карманов его пижамы.

— Нашел, — быстро и негромко сказал он Неворожину и, споткнувшись, вдруг вывалил всю кипу на стол.

Один лист слетел, когда он споткнулся, и тяжело упал к ногам Кладбища книг. Кладбище книг наклонился быстрее, чем можно было ожидать от него, и поднял лист.

— Познакомьтесь, это вот, — начал быстро Неворожин… и остановился.

Нервно глотая, Кладбище книг смотрел на бумагу, Лицо его вдруг надулось, нос вспотел. Неворожин шагнул, заглянул: это было одно из пропавших lettres de cachet — приказ о заключении в Бастилию Франсуа Мари-Аруэ Вольтера.

— Бауэр, — протягивая руку, отчетливо сказал Дмитрий.

Кладбище книг очнулся. Дрожащими пальцами, но уже с равнодушным видом он положил бумагу на стол и чуть слышно назвал себя.

4

Дело было решено в полчаса. Кладбище книг ушел, оставив за собой все документы из архива Людовика XVI, письма Наполеона, приказ об аресте Вольтера, автографы Мирабо. Он не сказал Неворожину, почему его занимали именно эти бумаги. Впрочем, это и так было ясно: на них был международный спрос, и притом постоянный, не боящийся, так казалось в 1929 году, никаких экономических кризисов. Разговор о валюте не возобновлялся. Во-первых, здесь был Дмитрий, которого Неворожин вовсе не собирался (и Кладбище книг понял это по первому взгляду) так далеко вводить в коммерческую сторону дела. Во-вторых, оба — и продавец и покупатель — понимали, что письма Наполеона или Робеспьера сами по себе были устойчивой валютой.

Право первого выбора, по крайней мере среди бастильских бумаг, Неворожин обещал оставить за ним. Деньги — в течение недели.

Вскоре должен был явиться Розов — старый антиквару известный собиратель древнерусских книг, потом Печесский и еще один человек, настоящую фамилию которого Неворожин не знал или забыл через минуту после того, как ему ее назвали. С ним уже был небольшой разговор — об отпуске. Несмотря на то, что Неворожин уже давно не служил, он собирался в отпуск…

Дмитрий завтракал в столовой, он присел к нему, но не стал есть: он ничего не ел по утрам.

— Ты вовремя явился с бумагами, — сказал он. — Я просто не знал, что и делать с этим… Соломоном. Но тяжело, тяжело! Если так пойдет и дальше, все брошу и продавай сам.

— Ох, нет, ради бога!

— Честное слово, брошу, — нарочно раздражаясь, повторил Неворожин. — В самом деле, какого черта ты гуляешь, пьешь, швыряешь деньгами…

— Ну вот, сперва Варенька, а теперь ты, — морщась, сказал Дмитрий. — Я же говорю тебе, что деньги вытащили, пятьсот рублей, а полтораста взял до послезавтра Блажин.

— Блажин?

— Ну да.

— А вчера ты сказал, что Шиляев.

Неворожин сейчас же пожалел, что сказал это.

Дмитрий побледнел и стал косить. Судорога пробежала по губам.