Избранное

— Ну, черт с тобой, не злись, — поспешно сказал Неворожин. — В конце концов деньги твои, я к тебе в дядьки не нанимался. Расскажи по крайней мере — с кем ты пьешь? И где? Ведь тебя могут где-нибудь запросто пристукнуть. Дорого не возьмут.

— Не пристукнут.

— Вы что же, играете? Хоть бы меня пригласил.

— Тебя? Ну нет, — криво улыбаясь, возразил Дмитрий, — ты ведь занят.

— Твоими делами.

— Вот именно, — с ударением сказал Дмитрий.

Неворожин кротко посмотрел на него. «Черт, я сам виноват», — .подумал он с досадой.

— Ты, кажется, этим недоволен?

Дмитрий рассмеялся.

— Ну что ты, — хрипя и откашливаясь, возразил он. — Напротив. Благодарен.

— Нет, ты недоволен. Ты сердишься, отмалчиваешься, даже избегаешь меня последнее время. В конце концов, что за черт! Я трачу целые дни на возню с твоими делами, ушел со службы, чтобы помочь тебе, потому что вижу, что без меня тебя обобрали бы… и в благодарность получаю только косые взгляды, иронию, какие-то намеки. Знаешь что, возьмись ты сам за свои дела и оставь меня в покое. Вот вчера, например, явились какие-то ученые мужи из университета, которые потребовали всю библиотеку и весь архив Сергея Иваныча — ни много, ни мало! Жаль, что я не отослал их к тебе.

Дмитрий взялся за голову, закрыл глаза.

— Нет, ради бога, — тоскливо сказал он, — ты ошибаешься, я и не думаю на тебя сердиться. Я просто устал, и все мне кажется в черном свете. Может быть, для меня лучше куда-нибудь на время уехать?

Он поднял глаза на Неворожина, исподлобья и со страхом. Казалось, он боялся, что и Неворожин сейчас посоветует ему уехать.

— Ну нет, спасибо. Ты что же, хочешь не только квартиру бросить на меня, но и жену?

С минуту они смотрели прямо в глаза друг другу: Дмитрий — с тоской, которой и не думал скрывать, Неворожин открыто и спокойно.

— Жену я не могу тебе оставить, — напряженно улыбаясь, сказал наконец Дмитрий. — А квартиру — пожалуй. Впрочем, ты прав. Я никуда не поеду.

Он встал.

— Подожди, у меня к тебе дело. Нужно, чтобы ты мне доверенность подписал.

— Какую доверенность?

— На ведение твоих дел по наследству.

— А зачем?

— А затем, что у меня ее могут спросить в любую минуту.

Он вынул доверенность. Дмитрий начал читать — и пропустил половину.

— А ты меня не ограбишь? — спросил он, уже начав подписывать и вдруг остановив руку.

— Постараюсь, — смеясь, возразил Неворожин.

Дмитрий подписал.

— Ограбишь и выгонишь, — почти спокойно сказал он. — А у меня жена…

— И дети…

— Нет, детей нет, но сестра.

— У сестры останется ее половина.

— Ты думаешь? Кстати, я тебе доверенность подписал. Но ведь раздела-то еще не было? Или был?

— Хорош наследник, — холодно смеясь, сказал Неворожин. — Нет, раздела не было.

Дмитрий смутился.

— Понимаешь, я думал, что пока я…

— Пока ты пьянствовал? Нет, нет!

Дмитрий устало махнул рукой.

— Ну ладно, — пробормотал он и вышел.

5

В двенадцать, часов пришел Розов, почтенный купец, наследственный антиквар (его отец был известным коллекционером, а дед — «холодным букинистом», разбогатевшим на лубочных изданиях), большой, с большим гладким лицом, седой и пугливый. Он долго расспрашивал Неворожина о покойном Сергее Иваныче, о его делах, о наследстве и в особенности — не оставил ли он своих бумаг какому-нибудь государственному учреждению. Неворожин успокоил его. Согласно завещанию все имущество покойного переходит к детям. Доверенность Дмитрия пригодилась.

Надев завязанные веревочкой стальные очки, доставшиеся ему, без сомнения, от деда, ходившего в этих очках по домам с мешком за плечами, Розов принялся неторопливо рассматривать старинную, XIV века, псалтырь, которую вытащил из стенного шкафа Неворожин.

Одна страница умилила его — она начиналась заставкой, изображавшей рыбную ловлю. Двое монахов, подоткнув рясы, тащили сеть. Разговор их приводился тут же: «Потяни, курвин сын». — «Сам еси таков».

— Хоррошо, — размякнув, сказал Розов.

Он бегло осмотрел древнерусские рукописи и со всей откровенностью объявил, что среди частных собраний такое видит впервые.

— Пожалуй, можно только с Кучинским сравнить, — сказал он, — да и то здесь, пожалуй, редкостей больше.

Неворожин слушал его с нетерпением.

— Так, — быстро сказал он, воспользовавшись тем, что Розов, описывая какой-то редчайший листок из Пурпурового евангелия, умолк, не найдя слов для своего восхищения, — Иван Филиппыч, так как же? Берете?

— Что беру?

— Эти рукописи.

— Как? Все?

— Все.

— Все? — не веря ушам, переспросил Розов.

Неворожин пожал плечами.

— А… сколько?

— Девяносто тысяч.

Розов замахал руками.

— Тогда извините, что затруднил вас, — быстро сказал Неворожин.

— Да нет, позвольте. Так дела не делаются. Как это девяносто тысяч? Это кто же оценил?

— Бауэр. И не один, судя по документам, приложенным к его завещанию.

— Каким документам?

— Иван Филиппыч, — не отвечая, сказал Неворожин, — Мне поручено продать этот архив в течение недели. Если бы у меня было две недели, я запросил бы с вас вдвое. Оценка Сергея Иваныча относится к тысяча девятьсот двадцать пятому году. Теперь эти рукописи стоят не девяносто, а двести тысяч.

Склонив голову набок, Розов внимательно смотрел на него.