Избранное

Очень может быть, что тебе это покажется наивным, даже глупым. Но, во-первых, довольно я умничал. Во-вторых, пора, брат, начинать жить.

Почему я выбрал Запорожье? Климатически. Рядом Днепрострой, на котором (для меня) кислорода больше. Кроме того, там живет сестра моей матери, у нее можно остановиться и прожить первые дни. А на Днепрострой, как ты знаешь, берут кого угодно, начиная с печников и кончая философами (разумеется, материалистами). Как видишь, я все обдумал и совершенно спокоен. И температура нормальная. Будь здоров. Крепко жму руку. Твой Коля.

P. S. Ты, конечно, понимаешь, что на Днепрострое я не буду заниматься историей литературы. В лучшем случае я буду преподавать ее на рабфаке. Но я все равно не могу заниматься ею наугад и без цели. Кстати, я не успел сдать книги в университетскую библиотеку. Верни, пожалуйста. Впрочем, это не к спеху».

10

Шел уже второй час, а Лев Иваныч все не приходил. Карташихин лежал и курил в темноте. В кухне капала из крана вода, и очень легко было уснуть под ее равномерный стук, но это невозможно — завалиться спать сразу же после того, что случилось! Минутами он переставал думать о Трубачевском, потом возвращался, и каждый раз все более взволнованный и печальный.

«…Машенька — вот что я упустил и не понял! Трубачевский был влюблен в нее, может быть, ревновал, сердился! Правда, он был сам виноват, но все-таки. Или даже тем более!

…Я приходил к нему слишком счастливый, это было бестактно. Он три месяца метался, он все потерял. А я приходил как пошляк и еще старался его развлекать! Какое свинство!»

Он вскочил, ему стало жарко. «Я таскался в университет и его таскал, я решал высокие вопросы, а того, что самым своим присутствием резал его без ножа, этого я не видел! Но ведь в последний раз он сам заговорил о ней, и, кажется, спокойно? Да нет, какого черта!»

— Мне не следовало так часто бывать у него, — вслух сказал Карташихин и сел к столу, обхватив голову руками, — каждый день он видел меня и вспоминал о ней! Каждый день я ходил к нему с этой самодовольной мордой! Нет, этого выдержать он, конечно, не мог!

Замок чуть слышно щелкнул, с протяжным, знакомым вздохом открылась выходная дверь — это вернулся домой Лев Иваныч. Карташихин встретил его в передней.

— Лев Иваныч, очень плохо, — быстро сказал он, — Трубачевский уехал и оставил письмо, одно — отцу, другое — мне. Вот, прочтите.

Он продолжал что-то говорить все время, пока Лев Иваныч раздевался, шел к себе, открывал форточку (он не выносил духоты), присаживался к лампе с письмом в руках… Тут только он замолчал. Он был очень расстроен.

Лев Иваныч вслух прочитал письмо.

— Вот какой… романтик, — сказал он задумчиво. — Ну что ж! Может быть. Только найдет ли он там себе дело, на Днепрострое?

— Лев Иваныч, он удрал больной, все бросил! Да и удрал ли? Я боюсь, как бы он…

Заслонившись ладонью от лампы, Лев Иваныч еще раз пробежал письмо.

— Н-нет. Адрес есть?

— Чей?

— Теткин.

— Есть.

— Надо ему денег послать, — подумав, сказал Лев Иваныч.

— Лев Иваныч, да что там деньги. Тут ведь… Я ему написать хотел.

— Ну?

Карташихин нахмурился.

— Не могу, — угрюмо сказал он, — я все думаю, что он из-за меня уехал.

Лев Иваныч надул губы под усами и покачал головой.

— Знаешь что, иди-ка ты спать.

— Лев Иваныч, ведь вышло-то что: он за ней ухаживал, а я…

— Спать!

Оба они разделись и легли, и Лев Иваныч, казавшийся в постели крупнее и выше ростом, уже собрался гасить свет, когда Карташихин вернулся к нему, накинув на плечи одеяло.

— А этот мерзавец Неворожин, этот подлец и вор, из-за которого столько несчастий, — что же, ему все так и сойдет с рук? Я его вчера на Литейном встретил. Веселый! Красивый!

Лев Иваныч откашлялся и подоткнул одеяло.

— Н-да, — задумчиво сказал он, — больше ты его не встретишь.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Доброй ночи!

— Доброй ночи!

Глава десятая

1

Продавщица в тяжелых очках, чуть державшихся на ее маленьком носу, вопросительно обернулась, когда, зайдя за прилавок, он стал подниматься по винтовой лестнице.

— Борис Александрович! А я вас не узнала!

— Здравствуйте, Шурочка, — весело сказал Неворожин.

В заваленном книгами тупике бородатый мужчина писал за столом.

Улыбаясь, Неворожин с минуту следил, как ездит его борода по бумаге.

— Руки вверх!

Мужчина вздрогнул и выронил перо.

— Фу, как вы меня напугали, Борис Александрович!

— Да что вы!

Неворожин засмеялся и сел.

— Никаких перемен, — оглядываясь, сказал он, — и даже Зуевская на том же месте.

Он говорил о библиотеке, приобретенной едва ли не за год до того, как он ушел из «Международной книги».

— Да, лежит, — со вздохом согласился мужчина.

— Что же так?

— Все некогда.

Они помолчали.

— Аркадий Николаевич, а я с предложением.

— Рукописи?

— Не совсем, — улыбаясь, возразил Неворожин, — книги. Три с половиной тысячи томов, историческая библиотека.

— Интересно. Чья?

— Ну, это пока секрет. А покупатель найдется?

— Смотря по цене.

Подложив локти, Неворожин навалился на стол.

— Цена небольшая, — приблизив свое лицо к бороде, быстро и негромко сказал он. — Но дело срочное. Владелец уезжает через три дня.