В передней простояли ровно час. Сперва ждали Таньку, которая переодевалась у Карташихина в комнате, и Машенька уговаривала ее надеть что-нибудь потеплее, — с вечера ударил мороз. Потом выслушали Лукина, который, оказывается, на прошлой неделе спас мальчика, попавшего в полынью у Строганова моста.
Потом оказалось, что Хомутов, на которого положили пальто, заснул и во сне скрежещет зубами. Тут всем стало ясно, что вечер кончен, пора домой, и, громко разговаривая, все стали выходить на лестницу, с которой пахнуло холодом и темнотой.
Карташихин проводил гостей и вернулся.
Машенька стояла у телефона — бледная, с беспомощными глазами.
— Что случилось? — Она повесила трубку.
— Нужно идти.
— Куда?
— Дима арестован…
Двор был темный, только в корпусе парового отопления, где всегда что-то двигалось и стучало, светились грязные, замерзшие окна. Они молча перебежали двор. У Машеньки горжетка сбилась на спину, расстегнулась, Карташихин быстро, на ходу застегнул горжетку.
— Не нужно, жарко.
— Ты простудишься.
— Может быть, я не поняла? Она сказала — Дима заболел.
— Не знаю, — холодно возразил Карташихин.
Она обернулась. Он шел, нахмурившись, сердито подняв брови, глядя перед собой с равнодушным и грубым выражением. Она поняла, на что он сердится: снова Дима, ее семья, Варвара Николаевна, которую он ненавидел.
Варвара Николаевна открыла им. Молча они прошли в столовую. Мужское белье, подтяжки, наволочки валялись на полу, ремни, грязный заплечный мешок, — здесь собирался в дорогу Дмитрий. Его арестовали час назад — и не ГПУ, уголовный розыск. Просто пришел один человек, очень вежливый, в штатском, и сказал, что он арестован.
— И обыска не было?
— Почти. Только оружие искали. Я испугалась, Митя как-то говорил, что у него есть револьвер. Но они не нашли. Наверно, и не было.
Она была взволнована и испугана, но почему-то в бальном платье, длинном, открытом, из мягкого синего шелка, падавшего широкими трубами до самого пола, с карманом на спине, вроде торбы. Карташихин нечаянно наступил на краешек платья — и отскочил с неприятным чувством, точно под ногой было что-то живое.
— Что он сказал вам? — спрашивала Машенька. Что он думает? Он волновался? Почему угрозыск?
— Это ничего, это лучше. Он как-то говорил, что познакомился с бандитами. Это бандиты.
— Как бандиты?
— Бандиты, воры. Он хотел даже ко мне одного привести, но я не позволила. Я уверена, что это — они. Они в чем-то попались, и его, как свидетеля…
Машенька смотрела на нее во, все глаза. Нет, она говорила серьезно!
— Как же вы…
— Не бандиты, а подлец Неворожин, — пробормотал Карташихин.
Варвара Николаевна посмотрела на него с удивлением.
— Борис Александрович — мой друг, — быстро сказала она и побледнела, — я не позволю, чтобы какой-то мальчишка говорил дерзости. Вам-то что до него? Машенька, я больше не нужна?
— Постойте, — мрачно сказал Карташихин. — Я давно хотел… Я получил от Трубачевского письмо. Он просит узнать: вы жили с ним по поручению вашего друга или по собственному желанию?
Трубачевский ничего не просил узнавать, и вообще глупо было затевать этот разговор в такую минуту. Но он был в бешенстве. Со злорадством он заметил, что она побледнела, как на бумаге проступили черные тонкие брови, толстые, накрашенные ресницы.
— Как он смеет?!
Она повернулась, пошла к дверям, Карташихин — за ней. Машенька хотела удержать, он отмахнулся.
— А потом выбросили его вон, когда он не согласился? Он просил узнать — сколько вы на этом заработали от вашего друга?
Она шла прямо и была уже в своей комнате. Карташихин остановился в дверях.
— Вы всех ограбили, а теперь…
Он замолчал. Варвара Николаевна плакала. Она стала искать что-то в туалете, не нашла и вынула из сумки платок. Потом села у туалета. Карташихин растерялся. Вдруг он увидел, что она плачет, стараясь, чтобы слезы не попали на платье. Ресницы были накрашены, она придерживала их пальцами и сердито стряхивала слезы. Он вышел.
Машенька шепотом ругала его. Он молча расхаживал по комнате с руками в карманах.
— Это свинство так накидываться на женщину.
— Очень может быть.
Он, оказывается, грубиян, ока никогда не думала, что он может так нагрубить, она его не узнала.
— Каков есть.
Он должен извиниться.
— Нет.
Она знает, что он злится из-за нее, но он должен, наконец, понять, что это глупо! У нее есть брат, она не хочет отказываться от него и не откажется никогда в жизни.
— Пожалуйста.
Она ничего не требует от него и вообще не понимает, зачем он за нею увязался.
— Я могу уйти.
— До свиданья!
Они, бы поссорились, но в эту минуту Варвара Николаевна открыла дверь из передней и сказала, что она уезжает.
— Ну, пожалуйста, не нужно, — чуть не плача сказала Машенька.
Варвара Николаевна с досадой пожала плечами.
— Ах, боже мой, что за вздор, — сказала она быстро. — Неужели вы думаете, что я уезжаю потому, что поссорилась с вашим… мужем. Я еду на вечер. Уже поздно, но я все-таки еще надеюсь увидеть нужных людей и поговорить о Мите. Вы останетесь? Если нет, разбудите, пожалуйста, Анну Филипповну — впрочем, она, кажется, не спит — и скажите, чтобы она за вами закрыла.