Избранное

Гривенник — серьезная вещь. Он твердит всем своим законченным, кругленьким, самоуверенным ликом о том, что творимое в наши годы и дни затеяно всерьез и надолго. О том, что путь длинен, что барьера сразу не перескочишь, что придется не только летать, но порой и ползать. Что лазать надо и через заборы, и через рвы, через дипломатические фраки и банковские золотые подвалы, пока во всеоружии политического и экономического могущества, окрепшая и на полях и на заводах, наша страна не рванет туго запертые двери социализма.

Гривенник — веселая штучка. Даже «бессознательный» рабочий, приняв его в счет субботней получки и разобрав выбитый на серебре лозунг, лукаво ухмыльнется:

— Ишь, леший! Заполучили мы и тебя в большевики!

А сознательный буржуй, застегивая портмоне, прикусит губу. Белая монета, клейменная страшными словами и знаками, говорит ему не только о сегодняшнем богатстве, но и о завтрашнем конце.

1924

Рождение первенца

Можно, конечно, писать так:

«Могучим, величавым гулом звенели турбогенераторы, рубя сверкающими оборотами минуту на три тысячи частей. Излучали опьяняющий запах озона электрические моторы, и трепетанием электромагнитно-социалистических волн был напоен воздух. По стойкой эстакаде мчались куколки-вагонетки с ворохами душистого торфа и опрокидывались в жадные жерла котельных бункеров. В тихой прохладе распределительного зала остужалось раскаленное электричество, чтобы двинуться стремительным потоком на помощь красной Москве».

Можно, конечно, подражая другому из излюбленных нашими литераторами стилей, описать все басом:

«Неуемной кондовой тоской притаилось корявое расейское болото. Истошно булгачат кулики и смертушки окаянной ждут, когда неистовая шатуркина глотка чебурахнет в огненное чрево толстущие охапки взопревшей торфины, собирая…»

Можно и так, но не стоит. Не стоит литературничать вокруг таких простых, больших и смелых вещей!

Утром из Москвы вышел экстренный поезд. Ехали наркомы, дипломаты, профессора, репортеры и фотографы с кожаными шарманками на ремнях.

Прибыли к полудню… Мимо новенького, в свежих тесинах, рабочего поселка, сквозь цепкую изгородь шатурских заводских ребятишек двинулись к электростанции.

Началась толчея. Нечто вроде открытия футуристической выставки. Толкаясь, сбивая друг друга с ног, московские гости уважительно плелись по огромным машинным залам, спускались в котельную, потели у топок, испуганно охаживали высоковольтные шины, простодушно любовались на красивые цветные сигналы электрораспределительных щитов.

После этого был маленький митинг. Правительство сказало спасибо за Шатуру ее строителям. Рабочие благодарили главного инженера. А главный инженер поблагодарил всех потрудившихся на станции.

Затем табуны дорогих приглашенных не с большей организованностью, чем при осмотре, но с гораздо большим успехом выиграли сражение за банкетными столами.

Наконец, выступали ораторы перед лицом строителей станции и дипломатического корпуса с блестящей импровизацией о наших промышленно-электро-дипломатических перспективах. Жан Эрбетт ответил любезностями от имени Европы, а турецкий министр Сабри-бей сказал несколько очень теплых слов о нашей революции и о Ленине. После чего экстренный же поезд увез Москву в Москву, и Шатура осталась наедине с болотами и чащей.

Что же есть?

Есть много. Родился первенец. Большой, здоровый, красивый.

На Шатуре, видимо, есть чему поучиться. Выбор места — в счастливом соединении четырех озер и необъятных торфяных массивов, вблизи железной дороги и недалеко от Москвы. Снабжение станции — превращение самого низкосортного топлива, торфа, в самую высокосортную энергию, электрическую. Устройство — необъятные котлы, сосущие озера, конденсационные насосы, передача воды из одного озера в другое, новейшие оборудования электрического распределительного аппарата. Наконец, линия передачи — здоровенный провод, переливающий в Москву, за сто тридцать километров, до восьмидесяти тысяч киловаттчасов. Это — в двух словах, а страна должна еще раз, повторно — это не помешает — услышать историю Шатуры, ее возможности, роль, значение. И пусть каждый год, с рождением каждого нового витязя нашего электрического войска самые широкие массы трудящихся слышат о ленинском плане электрификации!

Что поражает всякого интеллигента, рабочего, самого темного крестьянина из лесных берлог — это облик станции.

Вечером издали, в рамке снегов и лесов, встает стройный громадный дворец, блистающий ослепительным голубым светом из гигантских окон. Талантливы строители Шатуры, и передался им дух социалистического творчества. Просторные, гордые линии. Величавость пропорций. Благородство и спокойствие красок. Все говорит о том, что не для одного человека строился этот волшебный дворец на болоте. Только миллионам может служить такое сооружение! Это — социалистическое творчество.