Избранное

У Нарвских ворот, почти на том самом месте, где некогда 9 января царская сволочь расстреливала безоружных рабочих, выросло громадное серогранитное здание. Издалека видны его залитые солнцем подъезды.

Вместе с непрерывной струей людей вы подымаетесь по ступенькам, попадаете в вестибюль, быстро, несмотря на многолюдство, раздеваетесь у вешалки, проходите вперед по широкому, просто, но нарядно отделанному коридору.

Это клуб? Да, пожалуй. Здесь есть читальня, библиотека, шахматные комнаты, военные и научные кабинеты, тиры для стрельбы и длинные столы для игры в пинг-понг, комнаты отдыха и музыкальные комнаты, стенная газета, кино и радио.

Клуб ли это? Пожалуй, не клуб. Здесь нет запыленных полотнищ с лозунгами прошлогоднего дня Парижской коммуны, подвешенных накрест по всей стене. Здесь нет наляпанных на стену плакатов, разъясняющих рабочему, как ему унавоживать землю и как разводить племенных быков. Нет здесь вырезанной из газеты и пришпиленной к стене передовой статьи о положении в Марокко, которую каждый посетитель либо прочтет, либо не прочтет утром в самой газете, но не станет рассматривать, приткнувшись носом к стене, в час вечернего отдыха. Здесь никто не кричит, не тормошит пришедшего, спокойные цвета стен и мебели успокаивают, настраивают на сосредоточенный лад. В эпоху социалистического строительства все должно иметь свое место — у станка работать, на митинге кричать, в клубе отдыхать и думать. Должно, но выходит не по-должному. Как часто еще мы у станка митингуем, в клубе непосильно работаем, а на митинге со звучным храпом отдыхаем!

Открыв еще одну дверь, вы видите просторный колодец громадного театрального зала почти на три тысячи мест, каких мало есть по размерам и не было еще по качеству ни в Москве, ни в Ленинграде. Эта громадная аудитория построена талантливыми архитекторами с удивительным вкусом, благородством; она сочетает в себе внушительную мощь с уютом настоящего удобства. Вот и здесь доказано, что истинная революционность заключается не во внешних мелочах и выкриках, а во внутренней сути замысла. Театральный зал выдержан в спокойных, не режущих глаза тонах, он не кричит плакатами, но первый же взгляд говорит вам, что эта постройка не для старого, а для нового, социалистического общества. Нет резкого разграничения между коробкой зала и сценой. Нет преград между ярусами. В старом театре каждый балкон имел отдельный подъезд, проходы между партером и амфитеатром были замурованы, «чернь» была наглухо отрезана от знати. Здесь же, если ткачиху Козолупову выберут в президиум, она спокойно встанет и в одну минуту по прямой дорожке, без всяких барьеров и препятствий спустится из-под самого потолка на сцену.

В театральном зале Дома культуры гастролируют лучшие труппы Москвы и Ленинграда. Еще несколько лет назад играть в клубе у актеров называлось «выезжать на халтуру». Пьесу везли без полного комплекта декораций, с сокращенным составом ролей и сцен, часто выбрасывали целые действия, не без основания полагая, что районная публика все сожрет. Так оно и было, пока культурное движение советской страны не доросло до таких клубов, как Нарвский. Порядок вещей перевернулся. Театральная труппа, какого бы высокого академического калибра она ни была, считает за честь играть перед этим огромным, величественным, красивым зрительным залом. Спектакль в Доме культуры приподымает, подтягивает исполнителей, наполняет их ощущением совсем особой, доселе незнакомой нам ответственности.

Больше всего это подтягивает, конечно, самих посетителей. Здесь, в Доме культуры, есть то, чего нет и за что мы пока почти безрезультатно боремся в наших шаблонных клубах и клубиках. Даже чисто прибранные и разукрашенные, они напоминают классную комнату, внушая этим самым каждому входящему, что он не более как школьник, подлежащий строгому воспитанию. Здание же у Нарвской заставы принимает даже подростка, прививает ему вкус к культурному, осмысленному, интересному и полезному времяпрепровождению на людях. Оттого во время спектакля при двух с половиною тысячах человек на паузах слышно, как муха пролетает, оттого, хотя в буфете свободно продают пиво, не зарегистрировано хулиганских поступков, оттого рабочие переполняют дом, наводняют все комнаты, кружки, сами следят за порядком, и отлично следят.

Они понимают, рабочие, что вот этот дом — уже от нового урожая, с наработанных ими ценой восстания, гражданской войны, голода и еще шести лет напряженного труда накоплений. Недаром в другом Доме культуры, на Выборгской стороне, пролетарии восполнили исчезающее в памяти звено, устроили маленькую, но потрясающую выставку 1918–1921 годов, где за витринами хранятся заржавленные штыки, красногвардейские ленты, железные печурки, обгорелые ножки стульев, мякинный и дурандовый хлеб — все то, что лежало на пути к этим первым дворцам рабочего класса, уже не отобранным, а построенным.