Избранное

В первые минуты и часы казалось, что эти приходы, эти заявления о готовности рабочих войти в ряды коммунистов, что это только отдельные трогательные манифестации, отдельные жесты преданности людей, потрясенных кончиной Ленина.

Жесты могут делать отдельные люди. Класс жестов не делает. Понадобилось немного, чтобы понять, каков размах движения в партию, охвативший весь рабочий класс в траурные ленинские дни. Не отдельные пролетарии, а десятки и сотни тысяч лучших рабочих пошли в партию, чтобы своей сплоченной массой заполнить великую брешь. Партия вела класс, и класс влил свежую бурлящую струю крови в жилы партии, потрясенной тягчайшим ударом.

Я помню эти собрания, необычные, угрюмо-торжественные, чем-то тревожные, чем-то схожие с собраниями в прифронтовой полосе. Они собирались на заводах, в паровозных депо, на огромных судостроительных верфях и в маленьких кустарных мастерских. Партия произнесла клятву о непоколебимой преданности ленинским заветам. Повторяли ее и новые большевики, переступившие порог партии в эти незабываемые дни.

Я знаю многих из тех, кто вошел в партию ленинским призывом. Не за всеми из них довелось проследить. Кто пропал из виду, кто подает о себе вести редкие и скудные, кто совсем снят со счета, не удержался в партии, выпал из нее. Но этих меньшинство. А остальные — остальные живут, работают, идут вперед и ведут за собой других.

Вагонный плотник при московском узле… В цеху было не топлено, не убрано после работы, плохо освещено во время собраний. Говорили об Ильиче, о потере, о том, что рабочие должны ее возместить. После докладов принимали новых партийцев. Он стоял среди других, тихий, немного неуклюжий, с длинными обвисшими усами и серой щетиной на щеках — то ли седой, то ли русый. Думалось: «Не слишком ли стар?» Медленно ворочая языком, он выдавил несколько слов, что-де тоже не прочь стать коммунистом, только выйдет ли что из этого… Я встретил его этим летом на юге, на большом украинском вагоноремонтном заводе. Никогда в жизни не узнал бы, если бы он сам не напомнил о первой встрече. За десять лет этот человек помолодел на пятнадцать. И длинные усы и борода канули в вечность, осталась только молодцеватая щеточка на верхней губе. Начальник большого цеха, культурный, передовой, грамотный, энергичный. Он делал на производственном совещании отчет о выполнении программы, о хорошем выполнении. Говорил с подъемом, со страстью, со множеством данных, цифр, процентных выкладок, с анализом себестоимости. Хвалил и выдвигал ударников, критиковал, издевался над лодырями, халтурщиками, головотяпами, и все это — не огульно, не вообще, а применительно к каждому отдельному человеку, давая индивидуальные характеристики, иронические оценки, политические формулировки отдельных поступков и проступков… Я похвалил его выступление. Он не был особенно польщен, заметил коротко: «А как же. Надо давать образцы конкретного руководства, бороться с обезличкой в отношении людей. Тут много молодых членов партии, надо им помочь ориентироваться друг в друге».

Молодой накладчик из двадцатой типографии — он тогда пришел на собрание, держа в руках большой, несфальцованный, сырой от краски лист. На листе было имя в широкой черной рамке. У накладчика руки измазаны краской, говорившей о смерти Ленина. Накладчик стал коммунистом. Накладчик вступил в партию. Он пошел на военную службу и учиться. Я его встречаю часто. Он теперь командир. Вы думаете, командир взвода? Накладчик, большевик ленинского призыва, командует сейчас батальоном! Это не так просто — командовать батальоном Красной Армии в тридцать четвертом году. Не все представляют себе, что значит эта работа по объему, сложности и ответственности.

Ткачиха, краснощекая и горластая, она, всхлипывая и сморкаясь, подняла руку на собрании двадцать шестого января девятьсот двадцать четвертого года, «Голубчик, — бормотала она, — голубчик милый, как же нам это тебя заменить, мыслимо ли дело!» Мы встретились с ткачихой: она секретарь райкома, а в районе — шестьдесят колхозов и пять больших фабрик по нескольку тысяч рабочих. Ткачиха сказала, что работы многонько, но не беда, вот только читать последнее время успеваешь очень мало. Да и книг нужных нет под рукой. Просила прислать новые вещи Горького, Ромен Роллана и что-нибудь по мировому хозяйству. «Сидишь по уши в хозяйстве районном, а от мирового тоже не хочется отставать».

Эта ткачиха — не одна. В важнейшем звене партийного руководства, в районном, сплошь и рядом работают большевики ленинского призыва. Это уже не молодая поросль партии, это стало одной из сильнейших ее скреп. В самом центре, в самой гуще партии и страны действуют эти люди, развернувшие сверхамериканские темпы социалистической стройки, возглавившие ударные бригады, перевыполнившие планы, освоившие новые, нигде не виданные производства, строящие самолеты и свинарники, доменные печи и цветочные оранжереи, собирающие старые калоши и пускающие в ход автомобильные заводы.