Избранное

Михайловское

Деревня за Савкиной горой

Андрею

Наконец-то Вы написали мне настоящее письмо. Я еду к Вам. Ах, зачем я тогда забрала эти письма к Венте! Они так долго лежали у нас на почте, ведь адресата нету. Я уж узнавала, ходила вокруг всего водопада. Никакой Венты там нет. А я из любопытства надорвала один конверт и прочла. Простите меня.

Я взялась зачем-то отвечать Вам от имени Венты. Какая я Вента?

Я обыкновенная Ингуна, почтальон.

Я выезжаю к Вам. Выезжаю завтра. Что теперь будет? У меня кружится и болит голова.

До встречи.

И н г у н а.

На конверте был написан почтовый обратный адрес и вложен в конверт полевой колокольчик. Он завял и чуть подсох. Колокольчик поблек и сделался немного прозрачным. И если положить его на ладонь, то колокольчик кажется совсем невесомым и совершенно ничего не значащим.

1973 г.

ЗВУЧНОСТЬ ЛЕСА

Являться муза стала мне.

А. Пушкин

1

В глубине ели, в самой тишине ее, тронуть смычком скрипку, и звук пойдет по всему стволу, по каждой ветке. Ель замрет от звучания, сделается тоньше и стройнее, а хвоя засветится, словно упала роса или расцвел иней. Для этого не нужно приближаться к ели ухом, только стоит приложить ладонь, но сама ладонь должна быть добрая.

Так стоять можно долго, на лице ощущая не ветер, а дыхание ветвей. Дорога пусть уходит пока одна, спускается под уклон почти к самому озеру и тоже замрет на берегу. Там березы столпились при свете солнца. Береста их порозовела при низком свете солнца, как розовеют на морозе щеки. Озеро заснежено, даже неприметны берега. Ходит по середине озера ворона и что-то бормочет себе под нос. А что бормочет, разобрать издали трудно. Шагать пора дальше, отнять ладонь от ели, от ее ствола, и чувствовать на ходу, как в ладони живет еще и чуть замирает звучание.

Андрей снял шапку, тряхнул головой и зашагал под гору, поскальзываясь ботинками по наезженному снегу и полуприкрыв глаза. Он шел в сопровождении звучания, которое теперь двигалось как бы чуть впереди и как бы вело его своей дорогой. Осталось озеро справа. Снег на нем был странного свечения, как будто прогревался снизу юным и приветливым взглядом. Ворона поднялась и улетела. «Действительно маленькое, недаром прозвали Маленец, — подумал Андрей. — Светлое. Тихое». Ворона каркнула и улетела на холм. Там села на березу тяжело, так что снег с веток посыпался и засверкал на лету. Где-то ударили в колокол. Помедлили, ударили еще, уже в другой колокол. Ворона посмотрела в сторону звона, поднялась и улетела совсем. Скрылась.

Теперь дорога пошла в горку, а вокруг стояли большие сосны. Сосны налились багряным чаем. Чай мерцал в них. Мороз усиливался, и тонкие алые чешуйки коры скручивались. От них шел шелест, какой порою слышится, когда на стуже застывает горячий печной дым. Синие тени сосен лежали на сугробах и ползли вверх по взгорку. Андрей остановился, прижал холодную ладонь к виску, и в голове его тоже послышалось звучание, сопровождаемое этим дымчатым шелестом. И Андрей зашагал дальше. Впереди, на повороте, показалось Андрею, что кто-то сидит за сосной в белой куртке на снегу и распустил багряные волосы, а голубой платок положил на колени. Андрей приблизился, но под сосной лежала только тень. Тоже синяя. Тень уходила далеко в глубь леса, и поперек тени положен был заячий след.

Впереди показались дымки поселка, молодые березки, тесно посаженные вдоль дороги с двух сторон по улице. И дверь на крыльце знакомого дома была открыта. А ощущалось Андреем такое, будто кто-то пробегает стороной от сосны к сосне, бесшумный. И, подходя к крыльцу, Андрей чувствовал, что смотрят ему в спину и вместе с ним вслушиваются в звучание скрипки.

На крыльце под крышей, на перекладине, Андрей нашел ключ от двери и ключ от веранды. Андрей постоял на крыльце, не оглядываясь надел шапку и отпер дверь в квартиру, что по коридору справа. А за дверью слева гремели шумные голоса и хлопали тысячи ладоней, в то же время еще играла музыка. Можно было понять, что там смотрят хоккейный матч и слушают одновременно приемник.

2