Избранное

Площадь села была забита народом и подводами. Раннее солнце низким жаром заливало крыши, и окна. Все сидели на телегах, в траве и молчали, словно слушали друг друга.

Олег вышел к площади, когда от Иртыша поднимались в село цыгане. Длинными босыми ногами ступали женщины, молодые и старые, в пылающих платьях и платках, простоволосые, сверкая черной мглою зрачков, — и молодых нельзя было отличить от старых. Их платья развевались как знамена. Быстрыми черными руками они широко размахивали в воздухе, торопливо говоря друг другу что-то, и разговор их похож был на спор. Среди них в черном пиджаке, черных брюках и высоких сверкающих сапогах важно шел бородатый громадный цыган и точным взглядом обстреливал площадь. Позади бежали дети.

Маленькая вороная цыганка подбежала к Олегу, присела перед ним, широко расставив узкие ступни, блеснула глазами и, весело оскалив белые ровные зубы, крикнула:

— Стой, поворожу!

Олег растерялся и встал.

Девочка заглянула ему в лицо и нараспев, словно пьяная, быстро заговорила:

— Стой, поворожу, золотой ты парнишка. Тыщу лет будешь жить, меня вспоминать. В голос кричать будешь, найти — не найдешь, отыскать — не отыщешь, ручку позолотить, яхонтова слова хлебнуть. Стой, поворожу! Скажу, когда на свет родился, кем был, кем будешь, кого невестой возьмешь, с кем под венец пойдешь, на кого заглядишься — в речке утопишься. Стой, поворожу!

Она вскочила, приблизила глаза к лицу Олега, и засмеялась, и схватила Олега за руку. Олег выдернул руку и сказал:

— Подожди ты, я Еньку ищу.

— Стой, поворожу, — сказала маленькая цыганка, захохотала, задыхаясь жарким воздухом, и опять схватила Олега за руку.

— Я в прятки пришел играть, — сказал Олег. — А ты мне мешаешь.

— Стой, поворожу, — сказала цыганка, — с кем в прятки пойдешь играть, кого спрячешь, от кого спрячешься и кого когда найдешь.

Она топнула ногой и сердито посмотрела на Олега.

— Отпусти ты меня, — сказал Олег.

— Стой, поворожу, — сказала цыганка. — На войне не убьют — от девичьего глаза помрешь. Свет тебе не мил станет, мать родную забудешь и детей своих проклянешь…

— Подожди ты, — раздался голос бабушки.

Бабушка стояла, положив руку на плечо цыганке и укоризненно глядя на нее.

— Мала еще такие песни петь! — сказала бабушка ласково. — Я сама тебе и ему на весь свет нагадаю.

Цыганка замерла и опустила голову.

— Пойди-ка посмотри дядю Сашу, — сказала бабушка Олегу. — Нет его нигде. Вчера в военкомат ходил и всю ночь дома не был. Врачи не пропустили. Побегите да поищите его на площади вдвоем.

Бабушка подтолкнула Олега и мягко шлепнула цыганку по спине.

— Ладно, мама, — сказал Олег и пошел к площади.

Толпа молчаливо сидела, забивши всю площадь, и было похоже, что она собирается с духом.

Цыганка бежала за Олегом как заговоренная, и торопилась, и что-то бормотала себе под нос.

— Это мать твоя? — спросила она наконец, поравнявшись.

— Нет, бабушка.

— А чего ты ее матерью зовешь?

— Нет у меня матери, потому и зову.

— Красивая, — сказала цыганка.

Она забежала вперед, встала перед Олегом, пристально посмотрела ему в лицо.

— И ты красивый, — сказала она и пошла впереди Олега.

В траве у канавы стояла высокая телега. К телеге был привязан конь, черный, низкий, поджарый. Конь стоял, перебирая задними ногами, отбиваясь хвостом от слепней, полузакрыв глаза. Цыганка подбежала к коню, присела и сказала:

— Мерин.

— Кто? — спросил Олег.

— Мерин, — сказала цыганка.

— Пошел отсюда, черний тварь, — сказал из-под телеги толстый пожилой татарин с голубой чашкой в правой руке. Он держал чашку на растопыренных коротких пальцах, приспустил правое жирное веко, а левым длинным глазом смотрел на цыганку. Он тонкими сильными губами отхлебывал из чашки чай.

Рядом полулежала в траве старая татарка с лицом, обтянутым синей кожей, под которой прозрачно видны были тоненькие малиновые жилки. Перед старухой лежали горой лепешки. Поодаль сидела небольшая русская женщина с огромной белой косой, уложенной колесом на голове, и с тяжелой вислой грудью. Возле женщины сидел крошечный мальчик с ослепительно белыми волосами и широким татарским лицом.

Женщина посмотрела на Олега, на цыганку и улыбнулась краями губ. Цыганка шагнула, встала перед женщиной, расставив ноги, и сказала:

— Дай лепешку.

Женщина засмеялась.

— Мама, дай-ка лепешку, — сказала она пожилой татарке.

Та приподнялась на локте, взяла одну лепешку и протянула цыганке.

— Кушай, кушай, — сказала она, — большой будешь, жених хороший попадет.

Цыганка взяла лепешку, разорвала ее в воздухе пополам и половину подала Олегу. Татарин прихлебывал чай и строго смотрел на всех одним глазом.

— А какой он? — спросила цыганка, когда пошли дальше.

— Кто?

— Дядя Саша.

— Как тебе сказать… — задумался Олег. — Высокий, нос порезан — шрам у него. На войне казаки саблей рассекли. Плечи большие, как у вашего старика.

— У Кирилла, — сказала цыганка. — А волос у него какой да глаз?

— Волосы белые, а глаза вроде сероватые.