От этого крика тут же на чердаке просыпается Олег. Но сон берет свое, и Олег снова погружается в дремоту. Он идет зеленой глубиной воды, слегка касаясь дна. Мимо плывут диковинные длинные рыбы. Чешуя на рыбах блещет ярко. Рыбы плывут, не замечая Олега. Дно заросло ромашками, ромашки гнутся по теченью. Олег идет среди ромашек и отстраняет их руками. Среди ромашек появляется Инка. Она смотрит Олегу в лицо и говорит: «Стой, поворожу». Она тут же исчезает, а издали слышатся шаги бабушки.
Бабушка несколько раз уже засыпала с вечера и все просыпалась. Среди ночи она встала и по шаткой деревянной лестнице поднялась на чердак. В ясных сумерках легкого рассвета она увидела дядю Сашу. Он спал, прижимая к скулам стиснутые кулаки, будто поддерживал челюсть. Бабушка успокоилась и, поеживаясь от холода, стала спускаться вниз.
Вдоль деревни шел высокий человек в черном хорошем пиджаке, в белой косоворотке, с восковатой, туго закурчавленной бородой. Вежливыми синими глазами он деловито осматривал деревню. Собаки не лаяли на него, а только провожали глазами. Он увидел бабушку, по-дружески поклонился ей и так же спокойно пошел дальше.
Бабушка легла в постель и долго прикидывала, где бы она могла видеть этого человека. Но припомнить не могла. Она уснула, видя, как по Иртышу идет пароход, а она шагает вдоль берега с поднятыми руками. Потом река превращается в поле, а по полю идет поезд, набитый людьми с винтовками и в островерхих шлемах. И бабушка идет за этим поездом в кожаных красных сандалиях, что носила еще в раннем замужестве.
На рассвете в деревню пришла гроза. Утренний свет погас. Тяжко ударили в пыль первые капли. Гром проломил небо и с воем обрушился на деревню. Он оглушительно захохотал и покатился далеко за Иртыш. Река вспыхнула, и в ней отразились леса. На чердаке под крышей зашептались испуганно ласточки. И через озеро белой матовой чащей на деревню двинулся ливень. Мельница загремела, в ней заговорили барабаны. По воде пошел шелест, она закипела и уперлась в берега. Над озером свистнула и зашипела, сгорая на лету, короткая синяя молния. В другой стороне, за деревней, охнула и оступилась другая прямая полоса бьющегося огня, щелкнула над самой землей и разлетелась в разные стороны. На крыши, деревья, огороды легла стремительная густая толща воды. Гром ходил по деревне, как по половицам, прихрамывал и трещал каким-то тяжким костылем. При свете грозы далеко видно стало во дворах всех еще третьего дня настиранное, развешанное белье. Оно металось на веревках, и рубашки взмахивали пустыми рукавами, словно кидались бежать.
Деревня так и не проснулась под грозой. Только мать Ивана Епифаньева, Елизавета Сергеевна, очнувшись от грохота, бросилась бежать, прихрамывая на обе ноги, закрывая руками голову и глядя из-под рук, как стелются под ветром и ливнем вдоль земли огороды.
Проснулся Олег оттого, что внизу, в избе, громко говорило радио. Тревожный мужской голос рассказывал что-то важное и старался говорить как можно спокойнее.
Олег спустился в комнату и увидел возле окна на лавке Еньку. Енька сидел под репродуктором.
— Чего же не разбудил? — сказал Олег.
— Подожди, — сказал Енька.
Репродуктор говорил о войне. Енька слушал строго, внимательно и смотрел в окно. Не поворачивая головы, он сказал:
— Вон твоя цыганка пришла.
Инка стояла перед избой на лужайке и улыбалась. Она помахала Олегу рукой и пошла в избу.
— А где мама? — спросил Олег Еньку.
— Бабушка к Саньке пошла. Как бы рассудком от слез не двинулась.
Инка, громко топая босыми ногами, поднялась по крыльцу и вошла в избу. Села на лавку.
— Пошли на Иртыш, — сказала она.
— Пойдем, — сказал Енька.
— Дай молока, — сказала Инка Олегу.
Олег слазил в подполье и виновато сказал:
— Нету.
— Эх вы, — сказала Инка, — а еще в доме живут.
— Коровы у нас нет. Недавно мы здесь, — сказал Олег.
— Купили бы.
— Пойдем, у нас есть, — сказал Енька.
Енька вынес из дому черную кринку молока. Прямо среди улицы Инка взяла холодную потную кринку обеими руками и выпила.
— Куда вы собираетесь? — крикнула через улицу с огорода Наташа.
— На Иртыш идем.
— Подожди, Енька, — сказала Наташа. — Вот мы с Зинкой дополем свеклу и пойдем с вами.
— Тоже еще, ждать, — сказала Инка, — сами придут.
— Мы на Ключ, — крикнул Енька, — приходите.
А Олег промолчал.
Олег и Енька разговаривали, а Инка шла впереди, рвала цветы и бросала их на ветер.
— Чего передавали? — спросил Олег.
— Бои везде идут. Минск оставили. Наступает немчура.
— Наступать им недолго, — сказал Олег. — Видел в газетах, какие пушки у нас есть?
— А у немца-то, поди, тоже есть пушки.
— Какие у них пушки? У нас пушки самые лучшие и самолеты самые. Нигде нет таких.
— А у немцев, передавали, тоже танков много и самолеты есть.
— Какие у них самолеты? У нас вон Чкалов через Северный полюс летал. У них летал кто-нибудь?
— Не знаю.
— Не знаешь. Никто не летал. Если бы у них такие самолеты, давно бы уж на Москву полетели. Не летят.
— А может, уже летали… Может, не говорят наши…
— Как не говорят, сказали бы. У нас всё говорят. Посбивали бы их всех и сказали бы.