Избранное

Нинка шла от мельницы, готовая свернуть к любому дому. Вот поравнялась она с воротами Калины.

— Никак Калине горя донесет, — сказала Наташа. — И так уж еле живая сколь недель лежит.

— Тихая какая стала, — сказал Енька.

— Невеселая и добрая такая. Жалко прямо ее, — вздохнула Наташа.

Нинка и впрямь свернула к дому Калины. Отворила калитку, пошла через лужу к крыльцу. Порылась в сумке, вынула из нее что-то и сунула под дверь.

Калина дверь не отворяла долго. Потом вышла на крыльцо. Нагнулась, подобрала письмо, распечатала и тут же стала читать. Читала долго. Переминалась с ноги на ногу. Прочитала, прошла к колодцу и напилась из бадьи. Посмотрела на облака и ушла в избу.

— Айда вместе к Анисье Викторовне, — сказала Наташа.

Они в разные стороны спрыгнули с коня. Енька присел, свистнул. Конь прижал уши, распустил гриву и побежал в деревню.

А Енька и Наташа пошли в село.

Анисья Викторовна сидела на кровати, играла на гитаре.

— Здравствуйте, Анисья Викторовна.

Анисья Викторовна кивнула головой и продолжала играть.

— Дайте нам, Анисья Викторовна, еще билетов. Я те потеряла.

Анисья Викторовна кивнула головой и продолжала играть. Она пела:

Когда море горит бирюзой,
Опасайся шального поступка:
У нее голубые глаза
И походная серая юбка.

Глаза у нее действительно были голубые, под черными толстыми ресницами. Ресницы прищуренно смотрели и оценивали: ну как — люди это или нет? Продолжая играть, Анисья Викторовна кивнула в сторону стола и сказала:

— Садитесь, дети мои. Я буду играть, а вы плачьте от радости.

Енька и Наташа прошли, сели. Анисья Викторовна играла, но уже не пела. Смотрела то на Еньку, то на Наташу, и видно было, что смотреть ей приятно, хотя глаза посмеивались и говорили: ну, что же вы за люди?

Наконец, она положила гитару на подушку и сказала:

— Так, значит, вам нужны билеты? Без билетов, как я вижу, жить сегодня вы не можете? Точно так же, как завтра вы не проживете без шпаргалок.

— К чему они, шпаргалки? — сказал Енька. — Ерунда одна.

— А я уже немного шпаргалок сделала, — сказала Наташа.

— Только, чур, — Анисья Викторовна прижала к губам палец. — Мне об этом говорить можно только на ухо, да и то в темноте.

— Что вы, Анисья Викторовна!

— Правильно, — засмеялась Анисья Викторовна. — Молодых людей никогда не нужно обижать. Их нужно по меньшей мере уважать.

Она вышла в сени. Она вернулась, неся на ладони бутылку красного вина.

— Давайте, люди, немного повеселимся. Сегодня, видите, собирается дождь и наступила весна. А поэтому нужно веселиться. Мне — много, а вам чуть-чуть, потому что вам, с одной стороны, нельзя еще быть слишком веселыми, а с другой стороны — чуть-чуть повеселиться можно, в присутствии учительницы.

Енька смотрел на Анисью Викторовну, и смотреть на нее было ему приятно.

Анисья Викторовна поставила на стол тарелку конфет и три стакана. Себе налила полный, Еньке половину, а Наташе на донышке. Налила, посмотрела на стаканы, подняла свой, засмеялась и сказала:

У нее голубые глаза
И походная серая юбка.

Все осторожно выпили. Анисья Викторовна взяла гитару. Она посмотрела за окно, где начинался мелкий дождь и молодые березы с наполненными почками раскачивались на ветру. Она положила ногу на ногу и заиграла, широко раскидывая по струнам пальцы.

Наступает пора золотая
Удалой незабвенной любви:
Эй вы, кони мои вороные,
Черны-вороны кони мои, —

пела она голосом глубоким, чистым.

Наташа смотрела на Анисью Викторовну, глаза у нее горели. Наташа свернула билеты трубкой и катала их по колену.

Устелю свои сани коврами, —

обещала Анисья Викторовна, —

В гривы конские ленты вплету,
Пролечу, зазвеню бубенцами
И тебя подхвачу на лету.

Анисья Викторовна сжала пальцы, вслушалась в ладонь, потом раскинула их. И смешала струны. И стала просто перебирать их.

Енька смотрел на нее и думал, как хорошо должно быть тому человеку, который в метель подкатит на санях к крыльцу. В гривах вьются ленты. Бубенцы гремят. Анисья Викторовна вот так, прямо с гитарой, выбежит на крыльцо, и человек подхватит ее на руки — большую, тяжелую — и умчит далеко в леса. А кони будут лететь, греметь бубенцами. И Анисья Викторовна хохочет в санях, играет на гитаре.

— Вы знаете, люди, какие города на свете были. — Анисья Викторовна с гитарой прошлась по комнате. — Какие это были города! На горах, вдоль берега моря. Белые дома. Начинается вечер. И в окнах уже зажигается свет. А в парке над морем пахнет акация. А ты играешь на гитаре. Внизу прибой. А вдалеке стоят корабли, на мачтах матросы, на пушках чехлы. И там, на линкоре, играет музыка. Вы никогда не были в таких городах?

— Не были, — сказал Енька.

А Наташа молчала и горящими глазами смотрела на Анисью Викторовну.

Анисья Викторовна села на постель и долго молчала.