Они подошли к лесу, и Енька стал заворачивать борону.
— Енька, — сказала Наташа.
— Чего?
— Давай, Ень, дружить.
— Давай, — сказал Енька, — а как?
— А вот как многие дружат: все вместе делать, ходить вместе. И вечером за деревней гулять.
— Давай, — сказал Енька, а сам подумал: «Так мы тогда уже, поди, давно дружим».
— И знаешь еще чего? — сказала Наташа.
— Чего?
— Ты поцелуй меня, чтобы все по-настоящему было.
— Днем-то? — сказал Енька. — Вечером когда-нибудь.
— Нет, сейчас. Я сейчас хочу. Мы ведь сейчас дружить начинаем.
— Да мать вон боронит, — сказал Енька.
— А она не смотрит.
Наташа схватила Еньку за руку и потащила в сторону, к лесу.
— Пойдем, — говорила она. — Ты меня поцелуй, и я пойду домой. Смотри, какой день сегодня хороший.
Енька оглянулся. Мать шагала за бороной в сторону села. Возле, самой деревни шла Калина. Потом она остановилась и, обернувшись, принялась глядеть вдаль, не то на них, не то на всадника, который уже въезжал в село. Но Еньке чудилось, что Калина смотрит на них.
Олег стоял среди улицы и держал в руках длинный, обтянутый папиросной бумагой самолет. Он пальцами правой руки подхватил фюзеляж, а левой рукой придерживал пропеллер.
Енька сидел на крыльце и чинил хомут. Он протыкал наезженную, лаком отливающую кожу хомута кривым шилом и потом с двух сторон продевал щетинами дратву. Он протягивал дратву врасхлест двумя руками сразу, клал щетины в зубы и снова поднимал со ступеньки кривое шило.
Наташа сидела на крыше. Она сидела возле трубы, вытянув ноги по жухлой соломе, смотрела вниз и накручивала на палец волосы. Она накручивала и распускала кольца, она ткала над головой широкую золотую ленту, которая текла по пальцам.
Олег повыше поднял самолет, качнул его и толчком отправил в небо. Самолет низко прошел над Наташей, приподнял пропеллер и вскинулся в высоту. Резина под фюзеляжем его медленно раскручивалась, самолет взмывал, длинно раскинув широкие крылья и уходя в синеву. Две ласточки вылетели из Енькиного чердака и гладко пошли в небо за самолетом. Самолет становился маленьким и уходил быстро. Ласточки догнали его и полетели рядом с двух сторон, что-то крича там среди неба и временами поглядывая на солнце.
Самолет вдруг взмыл круто, опрокинулся над ласточками и колесом покатился вниз, разглядывая огороды и прикидывая, куда бы сесть.
Наташа громко закричала, захлопала в ладоши и забарабанила пятками по крыше. Енька отложил шило на ступеньку и со щетинами в зубах глядел в небо. Самолет описал колесо, выровнялся и низко пошел над избами, уже не разматывая резину, а ровным полетом — по инерции. Он качнул крыльями над огородом Калины, царапнул животом по сараю и сел где-то возле журавля.
Олег отворил калитку и вбежал в ограду. Калина мыла крыльцо, высоко подоткнув платье и стоя к Олегу спиной.
Самолет сидел в бадье. Он торчал оттуда хвостом и замер, прислушивался: идут за ним или нет…
Калина выжала тряпку, встряхнула ее, опрокинула таз на землю и пошла с пустым тазом к колодцу. Она подошла к бадье, расхохоталась, шлепнула себя ладонью по голой ноге и поставила таз на землю. Калина повертела самолет в руках, приложила его к подбородку и присела, словно прицелилась.
— Ишь какой молодец, — сказала она распрямившись. — На тебе бы полетать. Олег, поди, чудесит.
— Мой планер, — сказал Олег.
Калина обернулась, спрятала самолет одной рукой за спину, а другой одернула подол.
— Чего же молча стоишь? — сказала она весело. — В задранном платье-то перед тобой расхаживаю. Большой уж, поди, глядеть-то на женскую худобу.
— Дайте, Калина, планер, — сказал Олег.
— А вот не отдам, — засмеялась Калина. — Не отдам, пока желание не выполнишь. Мой он теперь.
— Дайте, Калина, я его опять запущу, а вы смотреть будете.
— Чего же мне на него смотреть. Дел, что ли, у меня нет? Дядя Саша где хоть?
— Не знаю. На работе. Из МТС еще не вернулся.
— А вот не отдам я тебе твой самолет, — сказала Калина, поблескивая глазами. — Пусть у меня живет.
— Зачем он вам?
— Веселей мне с ним будет. Все не одна. Да ладно. На, бери. Только постой здесь.
Калина вытерла руки о юбку и пошла в избу. Она вернулась, неся в руке зеленоватый поблескивающий клубок. Она несла и мяла его пальцами, и клубок поскрипывал у нее в руке. Калина растянула клубок перед собой, и Олег узнал старый дядин ремешок из змеиной кожи. Ремешок мягко покачивался в руках у Калины, выползал из пальцев.
— Отдай дяде Саше, — усмехнулась Калина, — да скажи, что, мол, думала Калина — сам возьмет, зайдет за пояском. А чего, все без дела на лавке лежит.
Олег положил ремешок в карман и пошел на улицу.
— Отдай же, — сказала Калина.
— Отдам, — сказал Олег, встал среди улицы и начал заводить пропеллер, накручивая резину.